Белый конь

Юлия не проронила ни слова. Ладо молча переоделся, так же молча сел на тахту. Хотел что-то сказать жене в свое оправдание — очень уж жалко стало собаку… Жена молчала, и это молчание было хуже всяких упреков. Но что скажешь в ответ, как объяснишь? На молчание надо ответить молчанием. У Ладо же не хватало выдержки, и он выскочил на улицу.

«У красоты своя цена… Она дорого стоит…» — вспомнились ему слова Мако. «Сколько же стоит красота? Да, сколько она стоит? — размышлял рыбак, — красота женщины не может стоить дороже мужской любви, не может…»

Ладо осушил третий стакан. Он уже не чувствовал вкуса водки, но потребовал у духанщика налить ему еще.

В духан ввалился какой-то пьяный. Едва ступив на порог, громогласно всех приветствовал:

— Здорово, ребята!

Кутилы не обратили никакого внимания на вновь прибывшего. А Ладо не понравился его зеленый френч и всклокоченные волосы. Он обратил внимание и на руки — маленькие, как у женщины, белые и пухлые…

Зеленый френч сел рядом с Ладо и заказал водки. «Везет же мне», — подумал Ладо, покосившись на нового сотрапезника. Лицо у него было тоже по-женски красиво, правда, его портили бессмысленно бегающие глазки, красные от вина или водки.

Зеленый френч, не церемонясь, чокнулся с Ладо, пожелал ему здоровья и выпил. Закусил хлебом и редиской, взятыми так же бесцеремонно с чужой тарелки.

— Жизнь проста, — заявил пьяный, — она просто устроена, люди сами ее усложняют.

Ладо по душе пришлись слова странного сотрапезника, хотя он не до конца понял, что тот хотел этим сказать, поэтому спросил: как это усложняют? При этом неотвязная мысль вертелась у него в голове: где-то я видел этого человека, где-то встречал его раньше, но где? — никак вспомнить не мог.

— Я люблю этот старый район, — заплетающимся языком говорил Зеленый френч, — здесь еще ценятся порядочность, человечность, здесь живут просто, без выкрутасов, люди прямые, честные, не забывают добра…

«Где-то я видел этого человека, — снова подумал рыбак, — дай бог памяти…»

— Я и сам такой, — продолжал Зеленый френч, — я знаю цену порядочности, человечности, добру… Только вот меня не ценят…

— На все теперь цены установили, — сказал рыбак, — на порядочность, честность, добро. А красоту и вовсе выше всего ценят. Все нынче в большой цене, дороже, чем на самом деле стоит…

Кутилы за соседним столом снова затянули песню, заглушившую даже могучий храп духанщика.

Ладо допил оставшуюся на дне стакана водку и громко крикнул:

— Антон, еще два стакана.

Духанщик наполнил стаканы.

Зеленый френч курил одну папиросу за другой. Он вполоборота повернулся к кутилам, пытаясь им подпевать, но потом махнул рукой и снова обратился к Ладо.

— Жизнь — жестокая штука. — Он был так пьян, что еле ворочал языком. — Вот я, например… Видишь эти шрамы? — Он поднял волосы над виском и показал ему слева рубец. — Ты не думай, это не рана… Знаешь, что это такое?.. Я не хотел на свет появляться, а меня силой вытащили… Щипцами… Бедная моя мать!.. Лучше совсем не рождаться!..

Рыбаку и этот рубец был знаком, но он никак не мог вспомнить, где и когда видел этого человека!

— Иной раз такое накатит, что впору топиться, — продолжал Зеленый френч, взяв с тарелки Ладо кусок хлеба.

Мрачное лицо Ладо посветлело.

— А ты ведь уже топился однажды.

— Я? — удивился пьяный.

— Сначала бросился в воду, а потом пожалел себя и стал кричать: помогите…

— Нет… Я не кричал… Совестью клянусь, рта не раскрывал…

Рыбак улыбнулся. Взял со стола тарелку с остатками хлеба и сыра и поставил перед собакой, притихшей у его ног.

— Ешь, псина! — погладил он овчарку по голове.

Она мигом вылизала тарелку.

— А ты помнишь того человека, который тебя спас? — спросил Ладо.

— Конечно… как же, — ответил Зеленый френч и, пошатываясь, побрел к стойке с полным стаканом в руке.

Рыбак выпрямился, стоя осушил свой стакан и пошел к выходу.

— Потом рассчитаемся, Антон! — крикнул он, открывая дверь.

— Как знаешь, Ладо-джан!

— Идем, пес… Идем!

Вечерняя прохлада приятно овевала разгоряченный лоб. Засунув руки в карманы, Ладо вошел в свой двор, овчарка покорно следовала за ним.

Колесо мельницы скрипело, как обычно, поднятые им водяные брызги сверкали в лунном свете.

Рыбак растянулся на перевернутой лодке и устремил глаза в небо. Прислушался к знакомому плеску воды: так плещет река только ночью, когда все вокруг умолкает. Ладо резко поднялся и стал смотреть на воду. От быстрого течения кружилась голова — он только сейчас ощутил воздействие водки. Обнял ствол липы, прислонился к нему плечом.

Там, где тень мельницы падала на реку, вода была темной и таинственной. Тень была мягкой и гибкой, как хорошо выделанная кожа, она колебалась, морщилась, то вспучивалась, то прогибалась. Упругие волны скользили под этой кожей, скользили бесконечно. Хотелось дотянуться до воды рукой и сдернуть с реки покров тени, чтобы увидеть подлинное лицо волн.

Ладо распахнул ворот и подставил разгоряченную грудь речному ветерку. Вскоре ему стало холодно. Он снова застегнул ворот и обернулся к собаке:

— Пошли, хватит бродить… Юлия не спит… Ждет нас. Идем, у Юлии тепло… У Юлии особое тепло.