Белый континент

Ослабевшие от качки и постоянного страха за мужей и перед мужьями женщины часто не могли даже самостоятельно встать и одеться, и Скотту приходилось помогать им, перебегая от одной пассажирки к другой и выслушивая от них не только жалобы на свою несчастную жизнь, но еще и упреки в том, что судно плывет слишком медленно, а в океане не утихает шторм. И он должен был покорно соглашаться с их абсурдными обвинениями и ни в малейшей степени не подавать вида, что они ему неприятны — иначе женская половина пассажиров принялась бы ныть и проклинать все вокруг еще громче и сильнее, а подготовка салона к завтраку и вовсе растянулась бы до бесконечности.

Поначалу Роберту помогали другие офицеры или кто-нибудь из матросов, не успевших напиться до завтрака и попавшихся ему на глаза. Но вскоре большинство из членов команды научились отлынивать от этой дополнительной работы и полностью свалили ее на деятельного и не терпящего беспорядка новичка — тем более, что у него, несмотря на всю его брезгливость по отношению к пассажирам, получалось командовать ими лучше, чем у остальных моряков. Все-таки его пусть не с первого раза, но слушались…

Вот и сейчас салон начал постепенно утрачивать свой "фантастический" вид и из сонного царства превращаться просто в полное людей неубранное помещение. Дети постарше уже не плакали, а настойчиво дергали матерей за руки или за юбки, требуя, чтобы их накормили, а матери, в свою очередь, обратили внимание на детей и на время забыли о собственных жалобах. Малышей действительно пора было кормить, а для этого следовало побыстрее встать и дать стюардам возможность накрыть столы для завтрака. Роберт продолжал ходить по залу, помогая подняться и сесть на стулья последним ослабевшим женщинам с синеватыми и зеленоватыми от морской болезни лицами и мечтая как можно скорее выйти на палубу. Но его не отпускали, к нему то и дело обращались с какими-нибудь жалобами, и отделаться от этой несчастной хныкающей толпы не было никакой возможности.

— Господин лейтенант, скажите… — потянулась к нему очередная заплаканная женщина, привставая со стула. Сидевший у нее на коленях мальчик лет пяти тут же спрыгнул на пол и бросился к соседнему столику, за которым сидели несколько маленьких детей, но корабль снова качнуло, и он шлепнулся на пол, не успев даже выставить вперед ручки. Его мать, забыв о том, что она хотела сказать Скотту, бросилась к малышу, со всех сторон начались новые причитания, которые в очередной раз перекрыл пронзительный детский плач: мальчика подняли на ноги, и он громко ревел, размазывая по лицу брызнувшую из разбитого носа кровь.

Лейтенант побледнел и, уже не слушая ничьи жалобы, поспешно бросился за дверь. На палубе он тоже едва не упал, чудом успев ухватиться за поручень, и глубоко вздохнул, наполнив грудь холодным и свежим морским воздухом. Это привело молодого человека в чувство, и он, все так же держась за поручни и старательно балансируя на раскачивавшейся у него под ногами палубе, заспешил в сторону кормы, туда, где находились общие каюты матросов и обслуживающего персонала.

— Так, есть здесь кто-нибудь трезвый или здоровый? — резко спросил он, наваливаясь на первую попавшуюся ему на пути дверь. Ответа на его слова не последовало, а, заглянув в каюту, Роберт обнаружил там пятерых мужчин, лежавших на койках и тихо постанывавших. Понять, было ли им плохо из-за шторма или из-за выпитого накануне спиртного, Скотт не сумел — в каюте стоял отвратительный запах, отбивающий всякое желание подойти к ее обитателям ближе и выяснить, что с ними. Скрипнув зубами, молодой офицер закрыл дверь и зашагал дальше, старательно убеждая себя, что эти пять бесчувственных тел, наплевавшие на свои прямые обязанности и нарушившие все пункты корабельного устава, тоже являются англичанами, такими же жителями Великобритании, как и он.

В следующих каютах его встретила примерно такая же картина, а некоторые и вовсе оказались пустыми, причем находиться их обитатели могли, где угодно. Роберт отправился назад, удивляясь про себя, что корабль, на котором творился такой бедлам, каким-то чудом до сих пор не затонул и не сел на мель и даже продолжал плыть в нужном направлении. Все учителя, преподававшие ему морскую науку, все его начальники на других кораблях, где он успел послужить, ни за что бы не поверили, что такое возможно! Они-то считали, что даже самые незначительные нарушения дисциплины, гораздо более мелкие, чем на "Амфионе", могут в два счета погубить судно. И он тоже так считал и от своего первого дальнего плавания ожидал совсем другого.