Белый конверт

– у меня все утро было ощущение, что в первый раз делаю, что-то правильно, а вечером чувствую, будто кого-то ограбил или убил и нуждаюсь в исповеди. Все оставил, работу, квартиру, сбережения, а привычку пересчитывать деньги оставить забыл.  Бывает же так, живешь, ничего не происходит, полный штиль и вдруг буря, волны, бьешься о берег, корабль в щепки и все мимо, невпопад. Ты же не только меня спас, а мое намерение. Знаешь ли решился уйти в монахи, но оставил немного денег, сберег себе вот этот вечер.  Решил не спать всю ночь, обойти весь город. Зайти вот так вот в пивнушку, посидеть в парке, купить сигареты, хоть я и не курю, не чувствуя никакой ответственности, просто (М) без приставок и вот ты меня и спасаешь, давая возможность откупиться от этой позорной половинчатости. может мне тебя бить надо, а я дурак благодарю.

Он удивительно быстро и легко опьянел. Пришлось везти к себе.

Проснулся в кресле от ужасной боли в спине. Еще не рассвело. (М) и (сосед) о чем то шептались за чаем. (сосед) растопыривал руки на ширину плеч, будто рассказывая о своем улове. Увидев меня проснувшимся, он с облегчением прибавил в голосе.

– что ж вы. Это лишь бегство и трусость. Какой смысл предъявлять претензии к нашей культуре, а она наша, как бы вы от нее не открещивались. Что вы ожидаете от нее. Разве сорвавшийся с утеса способен сказать, что ни будь осмысленное? Он так же не сможет прокричать о помощи. От него вырвется лишь аааа, вот наше искусство и есть испуганное, бессмысленное ааааа.

– я не от чего не открещиваюсь. Может и… Но это о другом. Не о том. Я может и этот испуганный вопль хочу замолить за себя, и за тебя, и за него – он ткнул палец в мою сторону.

– значит, мы пытаемся спасти раненного, а вы уже и панихиду отслужили. Да, все-таки вы церковники замученный народ. Заразить бы вас всех, какой ни будь новой дичью, поглядел бы, как вы начали церкви громить и за руку себя покусывать, за то, что она все еще креститься тянется.

– ну Братец, ты и фантазер. Эпохи – это актер под маской, всегда угождающий зрителю, он снимает надоевшую маску, надевает новую и притворяется желанным. но под новым ликом, все тот же старый шут. Каждый хотя бы раз видел его настоящее лицо, но кто же поверит, что лицо может быть таким.– хихикнул. неприлично громко хлюпнул чая – Разделяя историю на эпохи, каждое поколение свое нынешнее выносит отдельно от других эпох, воображая в себе оригинальность и не допуская общность с прошлым, чувствуя начало чего то еще не понятного, но нового и непременно великого с себя. Ни в панихиде, ни в лечении нет надобности, не стоит прикидываться будто вот-вот. Все это старо, как и сам человек. Ведь счастье не рождает произведений, она самодостаточна. она упивается собой. произведения рождает страдание, она страдает своей неполноценностью, она хочет быть завершенной и рождает все новое и новое страдание. И если наша культура в упадке, только потому, что мы не достаточно страдаем. Или не тем.

– чего ж  вы замаливать то бежите, коли все так, как и должно быть? аль увиденное личико никак забыть не можете?

–да ну. Так что ж, пора наверное – тяжело наклонился над столом. Встал – спасибо за это – показал пальцем на стол- и за то – высоко поднял брови. Будто хотел перебросить их через себя. Пожал нам руки. ушел.

Сел на его место. Чашка с недопитым чаем. На краю стакана муха. Протирала лапки. Упала. Четно пыталась взмахнуть намокшими крилями.

– Задача церкви состояла в том что бы подстраивать слово божье под меняющегося человека, перемена эта всего лишь внешняя. от избалованности и не более, но в религии не существует внешнего, для нее весь ее образ является ее сутью. Церковь следующая за своим стадом, настолько далеко ушла от своих пастбищ, что перестала быть христианской. в один день реши мы следовать евангелию, увидели бы крушение нашего мира, основывающегося якобы на христианской морали. А все это монашества, к которому можно причислить и декаданс, являющийся современной, светской формой монашество, отвратительны они есть рабская любовь к жизни и страх признать счастье этого рабства. Почему же эти борцы с собственным я и презирающие жизнь, никогда не вспоминают о самоубийстве, к которому так охотно прибегают трусы? ее возможность превращает их страдание в фарс. они принимают условие игры: « есть только жизнь». – поглядел на стакан с мухой – хэ вишь мученица, а вот в дерме та не тонет.

Р

Ночь, стужа, мигающий фонарь, рыжее лицо в оранжевом свете, сигаретный дым, глупая улыбка, холодная рука.

– как тут дела? встречался сам знаешь с кем вчера. Место видное найти будет не проблема.