Читаем Белый конверт полностью

Не знаю долго ли он отсутствовал, но мне казалась, что я пробыл с этим трупом целую жизнь и не было в мире людей более близких, чем я и этот труп. Хватит ли воображения, что бы представить, допустить на секунду, что это тело когда та было наполнено жизнью. Что когда та внешний мир умудрялся протиснуться в его череп, через эти крохотные глаза и укутавшись его мыслями засыпать. Что только один миг соприкосновения с красотой, или страхом могли заставить его грудь биться чаше. Я больше поверю, что минуту назад он был мясом на прилавке, от которого отгоняли мух, чем признаю в нем, что ни будь от живого и все же я никак не могу найти существенной разницы между ним и мной. Право я был его зеркалом, а он моим, воротившийся Р. совсем чужим, третьим лишним, а он никак не хотел этого почувствовать. Чем больше он говорил, тем отчетливее я осязал пропасть на одном краю которого стоял Р, а на другом я и мой уже закадычный труп. Велика ли трагедия, умер человек, который полчаса назад вовсе не существовал даже в виде трупа. Может трагедия не в его смерти, а в том что я стал жалким толстяком. Нелепой гримасой, Ножом кромсающим тело, Каплями крови на листьях инжирового дерево. Или все гораздо хуже и в самом деле не была никакой трагедии? Хотел выжать из себя сопереживания, но мертвым он был мне ближе, чем живым.

– К твоему сведению, его же товарищи свалили на нас это грязное дело. Прознав о его намерениях упаковать нас всех в клетку и сдать властям. Устранить угрозу не решились, как говорится «свобода или смерть» к счастью в этом случае смерть не наша. Вот и пришлось нам исправлять чужие промахи. Диву даешься как из за этого толстячка, чуть все дело не полетела в тартарары, а в придачу и наши головы. Вон там и зароем, слишком большая честь ему, по более с ним возится. Пока ищейки по следу дойдут до нас, мы будем в таком дерьме что они будут самой незначительной проблемой для нас. Пойдем ко мне, приглашаю на окрошку. Решил поиграть в Пруста. Приготовил блюдо из детства. жаль его, написал кучу книг, а все только и помнят абзац с круасаном. Не знаешь, кровь отстирывается? А то всю куртку замарал.

Нет я не знал отстирывается ли кровь.

Дорога к Р. была долгой. Мучительно долгой.

Р. устроился не на много лучше меня, но было видно, что он приложился к каждому уголку коморки. В этот вечер все было кстати. Грязный диван, не менее грязный скрипящий пол, низкий стол, два сгорбившихся человека над столом, кислая похлебка, труп у стен заброшенного завода. Мы вместе были одной целостной картиной и все тонули в ночь. Откуда бы ему взяться, но чувствовался домашний уют.

– знаю, что я должен понимать, но все же, никак не могу понять. Вот в этот момент ты ешь суп. Правда? а вот и нет вроде одно и то же но между моим, ты ешь суп и твоим, я ем суп целая непреодолимая для человеческого ума пропасть. И никакими методами ее не перепрыгнуть. Кто та из наших великих говорит что даже отрицание это более высокое понятие о изучаемом чем предыдущее ибо оно обогатилось его отрицанием и Таким путем должна вообще образоваться система понятий, – и в неудержимом, чистом, ничего не принимающем в себя извне движении получить свое завершение. Но следуя этому методу, мы преумножаем и выводим на качественно новый уровень наше представление, а не его познание которое имеет относительную связь с самим объектом познания и носит исключительный характер. Так как один и тот же путь приводит двух субъектов, так сказать познающих к разным результатом и различие кроется отнюдь не в объекте а даже наоборот в субъекте, то есть различие в познаваемом исходит из различии в познающих. Таким образом, истина как вещь в себе то есть восприятие субъектом самого себя остается в стороне от нашего пути и мы продолжаем познавать сами себя то есть это метод выведения истины о себе. Вот как Михаил Пселл поясняет природу познания. Познание занимая среднее положение между предметом познания и познающим, свою исходную точку имеет в познающем, вращается вокруг познаваемого предмета и становится соответствующим для познающего. Знания же сами по себе не меняют положение вещей, но остаются в сознающих; существующие же вещи не отступают от своей природы. Для него так как существует бог существует и истина сама по себе то есть истинная природа вещи от которой она не отступает. Но что делать нам так сказать людям лишенным такой великой благодати как вера. Если допустим что нет бога хотя допускать следовало бы обратное , нет и истинной природы вещей и они существуют никак не иначе как в представлении познающего. Мы не познаем мир а творим его. Во истину Бог это ключ способный как отворить так и закрыть дверь перед носом. Не смейся сам знаю, что в голове у меня черти что и полный беспорядок но Беспорядок это то же одна из форм порядка. Ньютоны до этих мыслей доехали на автобане науки, а я лазил по горным тропам, на которые возможно еще не ступал и никогда не ступит, полет мысли ни одного человека и сам Ньютон, не подозревал об их существовании, а этих троп миллионы и они скрыты в нас самих.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Убийцы футбола. Почему хулиганство и расизм уничтожают игру
Убийцы футбола. Почему хулиганство и расизм уничтожают игру

Один из лучших исследователей феномена футбольного хулиганства Дуги Бримсон продолжает разговор, начатый в книгах «Куда бы мы ни ехали» и «Бешеная армия», ставших бестселлерами.СМИ и власти постоянно заверяют нас в том, что война против хулиганов выиграна. Однако в действительности футбольное насилие не только по-прежнему здравствует и процветает, создавая полиции все больше трудностей, но, обогатившись расизмом и ксенофобией, оно стало еще более изощренным. Здесь представлена ужасающая правда о футбольном безумии, охватившем Европу в последние два года. В своей бескомпромиссной манере Бримсон знакомит читателя с самой страшной культурой XXI века, зародившейся на трибунах стадионов и захлестнувшей улицы.

Дуг Бримсон , Дуги Бримсон

Боевые искусства, спорт / Проза / Контркультура / Спорт / Дом и досуг
Джанки
Джанки

«Джанки» – первая послевоенная литературная бомба, с успехом рванувшая под зданием официальной культуры «эпохи непримиримой борьбы с наркотиками». Этот один из самых оригинальных нарко-репортажей из-за понятности текста до сих пор остаётся самым читаемым произведением Берроуза.После «Исповеди опиомана», биографической книги одного из крупнейших английских поэтов XIX века Томаса Де Куинси, «Джанки» стал вторым важнейшим художественно-публицистическим «Отчётом о проделанной работе». Поэтичный стиль Де Куинси, характерный для своего времени, сменила грубая конкретика века двадцатого. Берроуз издевательски лаконичен и честен в своих описаниях, не отвлекаясь на теории наркоэнтузиастов. Героиноман, по его мнению, просто крайний пример всеобщей схемы человеческого поведения. Одержимость «джанком», которая не может быть удовлетворена сама по себе, требует от человека отношения к другим как к жертвам своей необходимости. Точно также человек может пристраститься к власти или сексу.«Героин – это ключ», – писал Берроуз, – «прототип жизни. Если кто-либо окончательно понял героин, он узнал бы несколько секретов жизни, несколько окончательных ответов». Многие упрекают Берроуза в пропаганде наркотиков, но ни в одной из своих книг он не воспевал жизнь наркомана. Напротив, она показана им печальной, застывшей и бессмысленной. Берроуз – человек, который видел Ад и представил документальные доказательства его существования. Он – первый правдивый писатель электронного века, его проза отражает все ужасы современного общества потребления, ставшего навязчивым кошмаром, уродливые плоды законотворчества политиков, пожирающих самих себя. Его книга представляет всю кухню, бытовуху и язык тогдашних наркоманов, которые ничем не отличаются от нынешних, так что в своём роде её можно рассматривать как пособие, расставляющее все точки над «И», и повод для размышления, прежде чем выбрать.Данная книга является участником проекта «Испр@влено». Если Вы желаете сообщить об ошибках, опечатках или иных недостатках данной книги, то Вы можете сделать это по адресу: http://www.fictionbook.org/forum/viewtopic.php?p=20349.

Уильям Сьюард Берроуз

Контркультура