Белый крест

Рыбы им отвалил от души мужик на телеге, горланивший песни и обогнавший честную компанию по дороге. В обмен велел странничкам молиться во здравие его непутевой души и о поправлении в уме дурындысупруги.

Уха вышла первостатейная. Девицы облизывали ложки, цокали и лопотали посвоему, кивая. Чуть языки не попроглатывали.

– Тото же, – посмеивался, глядя на них, раб Божий Федор.

После ужина он отправился на переговоры с местным попом, девиц оставил на холме. Когда вернулся, они уже сопели на своих ковриках, прижавшись друг к дружке для тепла. Раб Божий прочитал вечернее правило, потом завернулся в дерюжку и пристроился неподалеку.

Когда край солнца показался над землей, раб Божий Федор сел, зевнул, перекрестился. Собрал рукой холодную росу с травы и умылся ею. День обещал быть пригожим. Под гомон птах Крестоносец испросил у Всевышнего милости и хлеба насущного, возрадовался вместе с Богородицей о спасении человеческом. После чего разбудил девушек. Дал им десять минут на продирание глаз и всякое остальное, затем выстроил в ряд, проверил поименно и строго сказал:

– А теперь, барышни, повторяйте за мной. «Отче наш, Иже еси на небесех, да святится имя Твое, да приидет Царствие Твое…»

Японки нестройно бормотали, повторяя чудн ы е слова, позевывая и ежась от прохладцы.

Раб Божий прочитал молитву пять раз, и пять раз ее с грехом пополам проговорили самурайки. Наконец он махнул рукой:

– Ладно. Научитесь еще. А теперь за мной. И не отставать.

С деревенской колокольни донесся тихий благовест утренней службы. Звон плыл по воздуху, и казалось, невидной птицею взмывал к небесам.

Компания вереницей спустилась с холма и потянулась к речке. В лучах солнца от воды поднимался легкий не то парок, не то туман. Чуть вдалеке под прибрежными ивами виднелись на воде мостки для удильщиков. Туда раб Божий и привел свой женский отряд.

Велел пожитки сложить в стороне, сесть и ждать.

Вскоре явился поп. Знатный то был поп – в плечах косая сажень, шагнет – метр позади оставляет, волосы под шапочкой вьются, лицо румяное, молодое, борода ровно подстрижена, в глазах – серьезность.

Раб Божий, завидев его, поднялся, за ним самурайки повставали.

Батюшка гулко поздоровался с честной компанией, в сомнении оглядел японок и спросил раба Божия:

– Понашемуто они понимают?

– Лопочут, отче. Да и я их подучиваю.

– Ну, за твою веру покрещу их. Восприемником будешь.

– Это крестнымто? Буду, отче.

– Бумага, карандаш есть? Имена крестильные записывай, какие давать буду.

Поп спустил свою сумку на землю и стал доставать все нужное для таинства. Двенадцать простых металлических крестиков на шнурках легли в траве на тряпице.

– Ну, приступим, помолясь. Разоблачай их до исподнего.

Японки, привычные к послушанию, стянули с себя все лишнее, оставшись в нижних сорочках. И почти сразу начали пристукивать зубами от утренней речной сырости.

Поп повернулся к востоку. Гулкий голос далеко разносился рекой.

Окунаемые трижды в реку во имя Отца, и Сына, и Святаго Духа, девицы вздумали поначалу визжать – вода была холодна. Когда же вылезли, стало им жарко, от мокрых тел валил пар. Поп каждой надел на шею крест и нарек православное имя. Раб Божий Федор огрызком карандаша аккуратно вывел их в списке напротив прежних. Самая старшая, Ихиро, стала в крещении Ириной. Юми – Ульяной. Танабе – Тамарой. Ега – Евдокией.

Напоследок поп сунул в рот каждой просфору, благословил и удалился. Рабу же Федору коротко велел:

– Наставляй в вере.

В этот день им шагалось легко и весело. К вечеру они проделали путь почти вдвое больший обычного. Земля словно сама стелилась под ноги, и солнце медлило покидать небосклон.

Накануне Мурманцев позвонил капитанкомандору Алябьеву и договорился о встрече, предмет которой называть по телефону не стал. Старик Алябьев был не упрям, не строг в субординации и добродушен, настаивать не стал. Если подчиненный просит о личной встрече, значит, в том есть надобность.

Еще с утра Мурманцев приметил из окна новую подозрительную личность, околачивающуюся возле дома.

– Знаешь, мне это начинает надоедать, честное слово, – сказал он жене. – Сейчас пойду и натравлю на него дворника, пусть гонит метлой. У Никодима руки давно на это чешутся.

Стаси выглянула в окно.

– Не знаю, поможет ли метла. Ты только посмотри на него. Явный фанатик с безумно горящими глазами.

– Фанатик чего?

– Идеи, конечно.

– Угу. Какой идеи? Телепатической связи с мировым потусторонним разумом?

– Ну, чтото вроде.

– С такими идеями надо не по улицам разгуливать, а сеансы трудотерапии отбывать в сумасшедшем доме.

Мурманцев сбежал вниз и вылетел на улицу. Подозрительная личность торчала на углу дома, привалившись к ограде. Мурманцев подкрался к нему сзади и схватил за шиворот. Мужичонка был так себе, ни рыба ни мясо, из не обремененных доходами разночинцев, плохонько одетый, хотя и с некой претензией. Пообтертые брючки в полоску, пальтецо с меховым, изрядно полысевшим воротником, суконная шапочкатаблетка с замызганным рисунком.

В руках Мурманцева он стал нелепо дергаться и смотрел дико.

– О чем я сейчас думаю? – грозно спросил Мурманцев.