Белый крест

Чем больше смотрел Мурманцев на это сооружение, тем менее оно казалось ему корявым. Некоторые трубки теперь представлялись как будто контрфорсами, другие – апсидами, третьи – элементами шатровокупольного перекрытия, четвертые – арками. И внезапно он увидел его целиком – весь храм, с портиком, с приделами, стрельчатыми окнами, башенками.

– Василий Федорыч, вы видите это?! – Он схватил старика за руку. – Это великолепно! Какой зодчий построил этот храм? Просто чудо.

– Его построил биотрон, – гордо улыбаясь, сказал гильдмастер.

– Как?! – хором спросили Мурманцев и Алябьев.

– Для кокона не предусмотрена в схеме никакая форма. Ее и не было изначально. Она проявилась постепенно. Я и Варнек, мы даже не сразу заметили.

Мурманцев завороженно созерцал творение биотрона. Сапожников чтото еще говорил – о стенном экране, на котором отражается сознание биотрона, о том, что каждый биотрон настроен на голосовые спектры и коекакие иные личностные характеристики своих гильдмастеров, поэтому никаких кодов доступа не существует и взломать его невозможно. Алябьев тронул Мурманцева за плечо.

– О чем вы думаете?

– О том, как он работает.

Ответил гильдмастер:

– Можно извлекать кубический корень. А можно – Логос, которым пронизана Вселенная. Вот так он и работает.

– Да, – сказал Мурманцев. – Это чудо. Профессор Цветков изобрел чудо. Потому и ушел в монастырь.

– Пойдемте, Савва Андреич. Я хочу сейчас допросить этого несчастного, пока он не пришел в себя. Не желаете присутствовать?

– Желаю. – Мурманцев в последний раз кинул взгляд на «голос Бога» в его стеклянной храмине и неохотно покинул убежище биотрона.

Следователи Белой Гвардии работали быстро и четко. К тому времени как Алябьев и Мурманцев добрались до Следственной части, арестованный был уже идентифицирован по базе данных. Капитанкомандор пролистнул несколько распечатанных страничек личного дела, подвигал бровями, попыхтел себе под нос. И отдал странички Мурманцеву.

– Личность неопределенных занятий. Несколько лет назад задерживался полицией за участие в драке. Не то газетчик, не то вечный студент. А может, просто мелкий жулик. Никогда не поймешь, что у таких на уме.

– Теперь уже не мелкий.

– Обратите внимание на интересное обстоятельство – полгода назад этот тип месяц провел в Урантии. Мой спинной мозг подсказывает мне, что средства на эту экскурсию он не в лотерею выиграл.

– И богатых тетушек не имеется, – добавил Мурманцев, читая на ходу листки. – А жизнь в Урантии дорогая. Готов спорить, его пригласила какаянибудь тамошняя секта.

– И обработала соответствующим образом. Спорить не собираюсь.

Конвойный открыл перед ними дверь комнаты допросов. Арестованный понуро сгорбился на стуле в центре. «Браслеты» с него еще не сняли. Алябьев сел за стол. Мурманцев устроился на жестком полудиванчике в углу.

– Гражданин Яковлев, в ваших интересах отвечать на все вопросы, ничего не скрывая. Вы обвиняетесь в убийстве первой степени, государственной измене и шпионаже. Вы осознаете это?

Арестованный посмотрел на Алябьева и повел головой.

– Нет.

– Я не спрашиваю вас, согласны ли вы с обвинением. Я спрашиваю, понимаете ли вы сами суть ваших деяний? Осознаете ли, что действовали во вред отечеству?

Яковлев нахмурился.

– Что такое отечество? Для цивилизованного человека не существует никаких границ. Мое отечество весь мир. Я – гражданин мира. Вы не имеете права ограничивать меня вашими идиотскими государственными границами.

– Ну, это не ново, – подумав, сказал Алябьев. – Это даже скучно, ейбогу. Лет тридцатьсорок назад таких граждан мира у нас, знаете, сколько было? Уу! Неужели за столько времени не придумали ничего нового? Или у ваших урантийских друзей настолько плохое мнение о подданных Империи? Нас принимают за кретинов, преподнося одни и те же выдумки о человеколюбии без границ?

– Вы… вы… – У Яковлева начала нервно дергаться щека. – Вы реакционер! Узколобый ретроград. Махровый душегуб.

– Да нет, батенька, – благодушно отозвался Алябьев, постукивая карандашом, – душегуб – это вы. На вас кровь – не на мне. – И вдруг сорвался на крик, перегнувшись через стол: – Ты резал человека по живому – и ты, тварь, еще разглагольствуешь о своих правах? Их у тебя нет и быть не может, кроме одного – права замаливать грехи.

Василий Федорович упал обратно на стул и всердцах сломал карандаш напополам. Яковлев съежился. С полминуты в комнате было тихо.

– Какое у вас было задание? – наконец спросил Алябьев.

– Никакого, – угрюмо ответил арестованный.

– Ложь. Совершенно бессмысленная, между прочим. Чтобы признать вас виновным в шпионаже, не требуется ваших подтверждений. Все и так слишком ясно. И на сообщников рано или поздно мы выйдем. Они сами себя обнаружат.