БЕЛЫЙ КРЕСТ

- Тебе это кажется подозрительным? Родная моя, он просто ленив, а собака требует выгула. Обычный мещанин. Хотя, конечно, безобразие - выгуливать прямо на тротуарах. Куда смотрят околоточные?

- Нет, ленивый ушел бы через десять минут. И не стал бы менять место выгула. А этот появился здесь только вчера. Ты видел его раньше?

- Не видел, но…

В этот момент человек с собакой посмотрел прямо на них, потом отвернулся, надвинул шляпу на глаза и поспешно удалился, таща на поводке своего кабыздоха.

- Твоя взяла, - сказал Мурманцев. - Он наблюдал за домом. Вопрос в том, с какими целями. Может, просто удовлетворял любопытство. Или он газетчик. Пишет статью о «печально знаменитом доме», где лишаются голов памятники и проводятся испытания секретного имперского супероружия.

- А вон и еще один газетчик. Не много ли внимания даже к «печально знаменитому»?

По решетке перед домом полз нетрезвый господин в клетчатом костюме и глубоком клетчатом кепи, из-под которого курчавились богатые бакенбарды. Он перебирал руками прутья, потом переставлял ноги и совершал все это так старательно, что казалось, все его внимание поглощено процессом движения. Но, сделав два шага, он останавливался передохнуть и бросал острые, слишком быстрые для пьяного взгляды в сторону дома.

Мурманцев взял с полки камеру, задернул занавеску, открыл окно и, прячась, заснял никудышного актера.

- А этот тебе попадался раньше? - спросил он жену.

- Как будто нет. Если его бакенбарды не наклеенные. Чересчур пародийно он выглядит.

Клетчатый тем временем дополз до угла ограды и скрылся из виду.

- Что будем делать? - поинтересовалась Стаси.

- Непохоже на профессионалов, - пожал плечами Мурманцев. - Цирк какой-то. Подождем пока. Но на окно в детской придется ставить решетку.

Вооружившись пухлым томом городского справочника и телефоном, он обзвонил несколько мастерских и договорился с одной из них.

- Сегодня в три приедут замерить, завтра поставят, - сообщил жене. - Тебе не нравится эта идея?

- А тебе бы понравилось жить в клетке?

- Не жить, а только проводить ночь. Нам в любом случае приходится запирать его до утра. Мы не можем держать его в поле зрения сутки напролет. Для четырехлетнего он слишком резв.

- Я лишь хочу, чтобы ты не забывал - он ребенок, а мы не тюремщики. Мы должны как-то подстраиваться под его… особенности.

- Так написано в книжках о воспитании детей? - удивился Мурманцев. - Не знал. Эти новые моды прошли мимо меня. Но я всегда был против избытка либерального гуманизма. Гуманизм вреден, потому что распускает сопли. Один старый монах говорил мне: человеколюбие бывает разное, одно - от Бога, другое - от беса. Одно делает человека сильным, чистым и добрым, другое - слабым, похотливым и завистливым. Первое подразумевает строгость и ограничения, второе - дурные разглагольствования про свободу и самовыражение. Ты с кем?

- Странный вопрос. Я с тобой, пока ты со мной.

- Хороший ответ. Мне нравится. Так что, тема исчерпана?

- С тобой невозможно спорить. - Она села к нему на колени.

- А кто говорил, что со мной будет легко? - Он совсем не был против.

Некоторое время они сосредоточенно молчали, занятые друг другом. Потом она оторвалась от его губ и без всякого предупреждения сообщила:

- Кажется, я беременна.

Мурманцев захлопал глазами. Лицо у него сделалось удивленным и невозможно комичным. Стаси подавила смешок.

- По-твоему, это так противоестественно? - поинтересовалась она.

- Прости. Я стал туп. Ты сказала, что у тебя в животе - мой сын? - покраснев, потом побледнев уточнил Мурманцев.

- Конечно, нет, глупый. Я сказала, что там - твоя дочь.

- Ага, - кивнул он. - Теперь понял.

И стиснул жену медвежьей хваткой.

На следующее утро Мурманцев сидел в кресле у электрического камина и читал газету. Рядом на подставке дымилась чашка кофе. Стаси отдавала на кухне распоряжения к обеду. Стефан расположился на диване и медленно, со вкусом вырывал из блокнота листы. Было видно, что ему нравится эта музыка - мелодичный треск бумаги о скрепляющие листки кольца. Оторванные страницы соскальзывали, планировали парашютиками и устилали пол.

Вернулась Стаси. Поглядела на листопад, отобрала у ребенка истерзанный блокнот. Села рядом и раскрыла книжку - «Конек-горбунок». Стефан, увидев замену блокнота, потянулся к страницам, проверить, какую музыку играют они. Стаси огорченно захлопнула книжку и убрала подальше.

- Уль-уйцы участили вылазки на урантийской части Палестины, - сообщил Мурманцев, не отрываясь от газеты.

- К празднику какому-нибудь готовят пожертвования? - предположила Стаси.

- У воинов узкой тропы дзен-ислама только один праздник. Отрешение от жизни в слиянии с божественной пустотой.

- Да, но почему они прыгают для этого в жерло вулкана?

- Традиция такая, - флегматично объяснил Мурманцев. - Стихия божественного Ничто присутствует повсюду, но преимущественно ощущается как огонь и горячая лава. Разумеется, эти ощущения иллюзорны, как и все в мире.

- Нет, ну и сливались бы со своей стихией на здоровье. Зачем других к этому привлекать? Да еще и не своих, а на стороне жертв искать, - возмущалась Стаси.