Белый кролик, красный волк

Она встает и на секунду становится просто Бел, моей сестрой, которую я не видел семь часов и целую жизнь и думал, что больше никогда уже не увижу. Я бросаюсь вперед и прижимаюсь к ней. Холодный металл скользит по запястьям, и мои руки снова свободны. Я висну на ней, едва сознавая, как дрожат мои руки. Бел стискивает меня в крепких объятиях. Она что-то шепчет мне на ухо. Ее голос убаюкивает, а слова — нет.

— Питти, Питти, у нас мало времени.

Только тогда я чувствую жуткую гладкость ее одежды, ее кожи. Я делаю шаг назад. Она вся вымазана кровью.

Красный Волк.

— Ну давай!

Она пытается оттащить меня в сторону, но я выпутываюсь из ее объятий. Ингрид, пошатываясь, идет к нам со все еще связанными за спиной руками. Я подхожу помочь ей, и Бел не возражает. Я хватаю Ингрид за руку, и мы бежим к лесу. Едва мы достигаем опушки, нас останавливает Бел. Она пристально смотрит на меня. Пугающее оцепенение начинает понемногу отступать. Я всегда успокаиваюсь, когда смотрю на нее.

— Все хорошо, — говорит она.

Я наконец-то прекращаю сжимать челюсть. Я оглядываюсь назад. Агенты лежат все там же, все такие же настоящие, такие же мертвые.

— К-как… г-гд… — выдавливаю я. — Как ты этому научилась?

— Так же, как ты научился решать дифференциальные уравнения, — говорит она. — Так же, как учатся всему на свете. Сначала я изучила теорию, а потом я практиковалась, — она еле заметно пожимает плечами. — Всегда хотела этим заниматься.

Она поднимает нож с серебряной рукояткой и бросает его мне. Я срезаю пластиковые наручники с Ингрид. И только когда пластик пружинисто лопается, я вглядываюсь в предмет, который держу в руках. Это не боевой и не кухонный нож. Этот нож столовый, дорогой, с опасными острыми зазубринами. Черная монограмма, отпечатанная на лезвии, запачкана кровью, но видна отчетливо: «NHM».

Музей естествознания.

— Бел.

Я произношу ее имя таким тоном, что она сразу оборачивается на меня. Карие глаза, красная рана в форме глаза, которую мои нервные руки никак не могли заткнуть. Нож кажется совершенно обыкновенным в моей горячей маленькой руке.

— Это ты? Ты ударила маму ножом?

Она кивает, как будто я спросил, она ли оставила грязную посуду в раковине.

— Конечно, я, — говорит она. — Я же потом и сбежала. Кто еще, по-твоему, это мог быть?

— Мне… — Я моргаю, переводя непонимающий взгляд на Ингрид, не в состоянии собраться с мыслями. — Мне сказали, это был папа.

— Папа? А при чем тут папа?

Ни при чем, понимаю я, и все вдруг становится таким очевидным. Его никогда не было. Он — ночной кошмар, монстр под кроватью, которым нам всегда угрожала мама. И 57 знали об этом. Неудивительно, что они повернули все так. Использовали его, чтобы я испугался и привел их к тебе.

Я мысленно возвращаюсь в музей, вспоминаю постоянные пустые упоминания о нем, рассчитанные на то, что я буду подслушивать. Вспоминаю, как Рита мягко подвела меня к маминой постели:

Жестокий… эгоистичный… мелочный. Полностью соответствует нашей характеристике.

Да, моей тоже, и они это знали. Они с самого начала меня раскручивали.

Папа здесь совершенно ни при чем. Все дело в тебе, Бел. Это тебя они боятся. Ты — волк.

Я делаю шаг назад, как будто чтобы получше разглядеть ее, мою аксиому. Я думал, что знаю ее, вокруг нее я выстроил свое мировосприятие, и теперь все сыплется на глазах.

Я как Гёдель, и полюбуйтесь, как он кончил.

— Питти.

Она тянется ко мне. Я отшатываюсь от ее руки и вижу по глазам, как это ее ранит. Она смотрит на меня непонимающе, как на предателя, и даже после всех этих событий я не выношу того, что причиняю ей боль.

— Ты же знаешь меня, — тянет она умоляюще. — Ты всегда знал меня лучше всех. Мы с самого начала вместе.

Она не говорит. Этого не требуется.

Ты всегда знал, что я убийца.

В горле словно застрял острый булыжник.

— Но… Мама? З-за что?

Выражение ее лица черствеет.

— Она действовала мне на нервы.

За деревьями рычат моторы.

— Черт, — бормочет она. — Не думала, что они так скоро до нас доберутся.

Она хватает меня за запястье, и мы ныряем в густые заросли. Ингрид устало плетется за нами. Бел прижимает палец к губам. Мы сидим на корточках в затхлой темноте леса, стараясь услышать что-то, помимо собственного слишком громкого дыхания. Двигатели становятся громче, а затем затихают. В отдалении хлопают двери, кто-то, рявкая, раздает приказы.

Бел снимает пистолет с предохранителя, подумывает отдать его мне, но, слава богу, передумывает. Вместо этого она почти лениво тянет руку мимо меня и, черт, черт, черт, черт, направляет дуло в лоб Ингрид.

И тут я понимаю. Она знает. Неважно откуда, но она знает об Ингрид.

— Бел. — Я чуть ли не силой заставляю себя не повышать голоса. — Да, она одна из них, но это она меня вытащила. Она видела яблоко. Она могла бы выдать тебя, но не сделала этого.