Белый квадрат. Лепесток сакуры

– Какое безумие? – уточнил Спиридонов на всякий случай, хотя, конечно, догадался, о чем идет речь.

Фудзиюки пожал плечами, совсем для японца нехарактерно:

– Война, конечно. Вы знаете что-то более безумное?

– Никогда об этом не думал, – искренне признался Виктор Афанасьевич. – В моем возрасте философские размышления о смысле жизни непопулярны.

– Нет ничего хуже войны, – убежденно сказал доктор, отпивая саке. Спиридонов последовал его примеру. Напиток обладал непривычным сладковатым вкусом, но неприятным не казался, хоть Спиридонов и пробовал его впервые.

– А предательство? – неожиданно спросил он. – А трусость? Подлость?

– Все это – часть войны, ее дети, – ответил Фудзиюки. Говорил он медленно, подбирая слова, зато чисто, почти без акцента. – Люди Запада говорят, что можно воевать честно, но я уверен в обратном. Подлость, низость, предательство… – он задумался, слегка морща лоб, отчего стал похож на сычика, который жил на чердаке у них в Вятке, когда Спиридонов был маленьким, – держат шлейф войны. Вы понимаете, о чем я?

Спиридонов кивнул, думая о другом. «Война скоро закончится… наши деблокировали Артур? Но, если это так, отчего Фудзиюки спокоен? Ведь это же означает для Японии военное поражение! Не может же быть, чтобы…»

Спиридонов отогнал мысль слишком жуткую, чтобы ей быть реальной. Он не верил, что Порт-Артур мог пасть. Он слишком хорошо помнил, как героически сражались его защитники, какие творили чудеса самоотверженности, да только…

– Скажите мне прямо, – медленно проговорил он, – отчего вы решили, что война вот-вот закончится?

Фудзиюки посмотрел на Спиридонова сочувствующим, жалостливым взглядом.

И тот все понял. Его бросило в жар, словно давешняя лихорадка решила вернуться. Он побледнел, стал белее стены.

Это не могло быть правдой…

Однако это исчерпывающе объясняло спокойный и довольный вид доктора. На мгновение Спиридонова пронзило желание ответить ему ударом, таким, чтобы крошились зубы и кровь заливала циновки. Невероятным усилием он сдержался. В конце концов, Фудзиюки спас ему жизнь. И слабость… слабость – руки едва могли удержать чашку с напитком. Он отвел глаза, опрокинул в себя остатки саке и отставил посудину на низкий столик у койки.

– Сегодня ваш командир генерал Стессель, – в устах Фудзиюки эта фамилия прозвучала шипением гадюки, «Сштесшсшерь», – подписал капитуляцию, – сообщил доктор, опустив глаза.

Спиридонову стало дурно. Он чувствовал себя так, словно его в темном переулке поленом огрели. Фудзиюки расценил его молчание по-своему.

– Не стоит так расстраиваться, – сказал он. – Это правильное решение. В Порт-Артуре осталось меньше десяти тысяч солдат, как-то способных держать оружие. Люди умирают от цинги, тифа и голода. Нет смысла продолжать…

– Есть! – выкрикнул Спиридонов, голос сорвался в писклявый фальцет, но он этого не заметил, бурля негодованием. – Надо продолжать сражаться. Надо…

– Не надо, – тихо ответил доктор. – Зачем? Сколько людей уже погибло на этой бессмысленной бойне? А сколько стало калеками?

– Это не повод сдаваться, – отчаянно возразил Спиридонов, собрав для этого остатки сил. – Разве вы не понимаете…

– Нет, не понимаю, – серьезно ответил ему Фудзиюки. – Одно дело – защищать свой дом с оружием в руках. Но разве Порт-Артур – ваш дом? Разве в этом городе живут русские люди? Разве есть в нем могилы ваших предков?

Спиридонов хотел возразить, но не нашел аргументов. Для него капитуляция Порт-Артура, если, конечно, это действительно произошло, а он не видел причин не доверять Фудзиюки, была позором. В нем зрело и крепло странное, незнакомое и неприятное чувство, вкус которого еще предстояло познать.

– Налейте мне еще, пожалуйста, – попросил он, кивнув на кувшин.

Фудзиюки понимающе покивал и протянул ему полную чашку:

– К сожалению, ничего крепче у меня нет… Наша армия сейчас в положении не намного лучшем, чем ваша. Та же цинга, тот же тиф, та же уйма раненых, искалеченных, умирающих, почти такой же голод, только и того, что японец к этому более привычен. Открою вам тайну: многие наши солдаты стали солдатами… с голоду. У японского крестьянина дневная пища – горсть риса; солдату полагается полтора фунта, не считая прочего, включая мясо и рыбу. Но, чтобы кормить армию, остальная Япония вынуждена еще туже затянуть пояса; крестьянин на землях Ямато делит свою горсть риса с солдатом и работает за них двоих. И это лишь одна из многих причин не любить войну.

Он налил и себе из кувшина, после чего продолжил:

– Не пейте залпом, пожалуйста. Вы не привыкли к такой крепости. Саке кажется слабым, но это та же водка и действует так же.

Спиридонов послушался. Отхлебнул глоток и сказал зло, хотя понимал, что Фудзиюки тут ни при чем:

– Мы вас в Порт-Артур не приглашали. Отчего бы не отдать его России? Зачем он вам?

– Нам нужен не Порт-Артур, – невозмутимо пояснил Фудзиюки. – Япония рассматривает Китай как свой… – он помедлил, с сомнением подбирая слово, – нужник?.. Я правильно выразился?

– Смотря что вы имеете в виду, – невольно усмехнулся Спиридонов. – Нужник – это место для отправления естественных потребностей, уборная.