Белый квадрат. Лепесток сакуры

Выздоравливал Виктор Афанасьевич действительно быстро. Когда он уверенно встал на ноги, Фудзиюки предписал ему физические упражнения – для более быстрого восстановления. Виктор Афанасьевич согласился и вскоре понял, что упражнения на него и впрямь хорошо воздействуют. К нему стала возвращаться сила. Он стал подумывать о побеге, но куда бежать? Порт-Артур пал; до армии Куропаткина поди доберись. Оставалось одно – ждать.

В один из февральских дней с севера эшелонами стали прибывать раненые. До этого они тоже прибывали, но в тот день их было особенно много. Фудзиюки оперировал с двух дня до восьми утра, потом поспал четыре часа и вновь вернулся в операционную. Все это время Виктор Афанасьевич помогал ему. Когда потребовалась кровь для переливания, вернее говоря, когда все, кто мог, включая Фудзиюки, уже сдали свой объем, Спиридонов предложил взять кровь у него.

– Вы только что встали с постели, – воспрепятствовал доктор его порыву. – Брать у вас кровь – все равно что обирать нищего. Да и никто не гарантирует, что после переливания пациент останется жив, вероятность не больше одного случая из пяти. Пока на Западе спорят о целесообразности, мы вынуждены применять этот метод, двадцать процентов – хорошая вероятность, если речь идет о жизни и смерти.

– И все-таки я настаиваю, – упрямо сказал Спиридонов. Они с Фудзиюки вышли из палатки на морозный воздух – с севера ветер нес мелкую снежную крупку. Спиридонов закурил. – Сами говорите, что двадцатипроцентный шанс лучше, чем нулевой.

– Право, я вас не понимаю, – удивился его настойчивости Фудзиюки. – Вы ведь по-прежнему не капитулировали, для нас ваши солдаты – враги. Дай вам винтовку, вы начнете их убивать…

Спиридонов согласно кивнул:

– Это мой долг.

– Тогда почему… – начал было Фудзиюки, но Спиридонов его перебил:

– А почему вы выхаживали меня? Фудзиюки, война – не повод терять человеческий облик. Пока враг силен, пока он угрожает, в том числе далекому дому, он враг, но когда он лежит кишками наружу, он просто страдающий человек. Почему бы не дать ему двадцатипроцентного шанса выжить?

– А если, выздоровев, он опять станет стрелять в вас? – тихо и провокационно спросил Фудзиюки.

– Вот тогда и посмотрим. – Виктор Афанасьевич прикрыл папиросу от снежного порыва. – У нас, русских, есть одно правило, которое, наверно, знают все: не бей лежачего.

– Понимаю, – ответил Фудзиюки. – Это как в притче про вашего Бога. Mais qui est l'autre?[10]

– При чем тут Бог? – отмахнулся Спиридонов. – Я и без Бога знаю, как человеку плохо, когда у него кишки наружу. Идемте, возьмете у меня кровь.

* * *

После переливания Спиридонов почувствовал себя совсем слабо, но стоически продержался до утра. Он подбадривал себя одной-единственной мыслью: среди раненых нет русских, значит, японцы не захватили пленных.[11] Такое было возможно только после их поражения. Выходит, наши победили?

Однако нового подвоза раненых не последовало, значит, битва между русскими и японцами закончилась. Судя по количеству прибывших раненых, сражение выдалось ожесточенным. Вероятно, русские войска так выдохлись, что не могли продолжать преследование. Но все равно Спиридонов приободрился.

Парадоксально, но он, только что отдавший свою кровь раненому японскому солдату, желал поражения японской армии. Но не из какой-то ненависти к японцам; ничего подобного он не испытывал – например, Фудзиюки он вполне искренне считал другом и очень хорошим человеком. Поражение японцев означало победу русских, и она нужна была Спиридонову больше, чем лечение и уход, даже больше, чем пища и сон.

Правда, бодрость духа и бодрость тела не всегда сочетаются – усталость и потеря крови вымотали Спиридонова, и к вечеру следующего дня к нему вернулись симптомы горячки. Фудзиюки заметил это и велел ему отправляться к себе. Он не стал возражать.

На следующее утро, проснувшись, он пошел на поиски Фудзиюки, в непосредственном распоряжении которого находился. Доктор проводил обход, и Спиридонов, решив непременно найти его, стал заходить в палатки, где лежали раненые и больные. Сам Спиридонов квартировал в охраняемом изоляторе как военнопленный, другие раненые размещались в больших палатках, которых в госпитале насчитывалась ровно дюжина. Госпиталь считался корпусным и принимал в основном тяжелораненых, в том числе военнопленных, но сейчас из русских здесь был один только он, Спиридонов, остальных перевели в лагерь, а часть офицеров была отправлена в Дальний, чтобы пароходом они проследовали дальше, в Шанхай. Впрочем, вероятно, у них были другие соображения.

Раньше Виктор Афанасьевич везде сопровождал Фудзиюки и не обращал внимания на то, как на него реагируют другие японцы. Сейчас, войдя в одну из палаток, он был неприятно поражен. В этой палатке лежали выздоравливающие, у многих уже были собраны вещи для отправки из госпиталя.