– Делай что хочешь, – отмахнулся Спиридонов. – Акэбоно, мне кажется, ты просто хочешь от меня избавиться, вот и говоришь такие страшные вещи. Почему? Я не нравлюсь тебе?
Акэбоно, отвернувшаяся к своему поставцу, тут же обернулась к Спиридонову. В ее настроении произошла разительная перемена, словно он сделал что-то совершенно ужасное. Словно ударил ее.
– Зачем вы так говорите, мой господин? – жалобно вопросила она. – Разве я плохо служила вам? Разве вы не были довольны мною в любви? За что вы так со мной?
– А что я могу думать? – отвечал он, обескураженный ее реакцией. – Ты говоришь, что не хочешь быть со мной…
– Я не могла не то что сказать это, – перебила его Акэбоно, – я и подумать такого не могла, иначе меня вывернуло бы наизнанку. Как цветок ждет рассвета, жду я прихода моего господина, как сакура жаждет весны, чтобы расцвести, так я жажду объятий моего господина!
– Тогда зачем же… – каждое слово Акэбоно все больше сбивало Спиридонова с толку. Он видел, что она говорит абсолютно искренне. – Почему… я не понимаю.
Пока он это говорил, Акэбоно успела все-таки достать из поставца свою амуницию – плошечки, палочки, горячее полотенце – и уже размешивала в мисочке какое-то снадобье.
– Я говорю так не потому, что не хочу, – тихо заговорила она. – Будь моя воля, я жила бы и умерла на груди моего господина. Но ветры судеб неподвластны воле смертных. Придет и час нашей разлуки, и я не хочу, чтобы в час этот мой господин был печален. Достаточно одного разбитого сердца, ваше сердце слишком велико, чтобы разбиться…
Неожиданно она совсем не по-японски вскинула головку, словно решившись на что-то:
– Я отдала вам свой пояс, мой господин. Отдала бы вам и больше – все, что есть у меня. Я открою вам тайну токо но хиги. В любви мужчина ведущий, женщина – ведомая. Это значит, что мужчина в любви отдает, женщина принимает. Я старше вас на десять лет или больше. Вам трудно поверить в это – я выгляжу намного моложе своих лет. Это потому, что владеющие токо но хиги взимают плату за те наслаждения, что дарят. Они берут у мужчин их ци, их жизненную силу и вливают в себя, сохраняя молодость. Я видела старух, выглядящих моложе, чем я сейчас в мои годы. Эти женщины принимали по двадцать-тридцать мужчин за раз и черпали их ци, потому не старели. И я раньше брала ци других мужчин – ради своей молодости.
Лишь у одного мужчины я не брала его жизненную силу, наоборот – отдавала ему свою. Я отдала бы ему и большее, все, что имею. Я бы хотела жить в его сердце, течь по его сосудам, как кровь, быть его жизнью, его наслаждением – и это вы, мой господин. Я не властна над собой, но все, что смогу, я отдам вам, Викторо-сан, мой тигр, идущий к источникам вод…
Спиридонов был оглушен – ее словами и тем, как она говорила это. Покорная и сильная, решительная и готовая принять любую судьбу – такой Акэбоно он не знал, но казалось – знал ее только такой.
– И если я позову вас с собой, вы пойдете? – спросил он с надеждой. И его надежда сбылась.
– Я пойду за вами куда угодно, – отвечала она. – Я ужасно боюсь грозы, но с вами я готова шагать между молний, среди грозовых раскатов. Жить с вами и умереть для вас.
После второго визита в Талиенвань у Спиридонова наступил какой-то душевный подъем. Ему все давалось легче, чем раньше, и он несколько раз поразил невозмутимого Фудзиюки тем, как быстро усваивал то, что тот ему преподавал. У Фудзиюки прежде были ученики, но Спиридонов на их фоне казался чистой воды бриллиантом среди грубых камней. Вскоре его учитель с искренней радостью признал, что ученик делает невероятные успехи.
А Спиридонов не видел особых успехов, наоборот; чем дальше он продвигался в изучении дзюудзюцу, тем острее понимал, сколь многое ему еще предстоит узнать и сколь многому предстоит научиться. Он поставил себе целью добиться совершенства в дзюудзюцу и сам для себя был строжайшим критиком.
Фудзиюки выхлопотал для него постоянный пропуск за пределы госпиталя, и с тех пор Спиридонов стал бывать в Талиенване так часто, как получалось. Получалось у него приблизительно раз в неделю. По какому-то негласному соглашению они с Акэбоно больше никогда не разговаривали ни о чем столь серьезном, как в тот памятный день.
Однажды Акэбоно встретила его в особенно приподнятом настроении. Причин того Спиридонов сразу не понял и, кажется, удивил этим Акэбоно и немного обидел. Зайдя в ее комнату, он хотел было с порога наброситься на нее, как это вошло у него в привычку, но Акэбоно со смехом отстранила его:
– Не торопитесь, Викторо-сан, не спешите.
– Почему это? – в нетерпении притормозил он.
– Потому что вы невнимательны, – ответила Акэбоно. – Вы хотели развязать мой пояс?
– Разумеется…
Акэбоно мгновенно повернулась к нему спиной.
– Тогда развяжите, – и он с удивлением заметил, что пояс на ее тонкой талии завязан сзади.
– Новая мода? – спросил он, распуская пояс и невольно нагибая Акэбоно вперед – так оказалось даже удобнее.