Белый лебедь

В камере с местами для заключённых всегда была проблема. Если мне не изменяет память, не меньше двадцати было шконок, а перенаселённость всегда зашкаливала раза в два. Естественно, за семь месяцев навидался много разных индивидов. Возможно, адаптация к камерной жизни прошла успешно, и поэтому стрессовый вулкан затих. Редкие выходы к следователю мне ничего нового не сулили, хотя в самом начале следователи и дознаватели пытались навешать мне несколько нераскрытых убийств и нападение на инкассаторскую машину. Их желание мне было понятно – на моё счастье, у меня было алиби (в это время я жил очень далеко от Перми).

И ещё они пытались повесить на меня убийство при разбойном нападении, совершенно оторвавшись от земли, всего лишь показывая моё тюремное фото какой-то старушке-свидетельнице. На этом фото я сам себя не узнавал. И, слушая бред этого следователя, я непроизвольно воскликнул: «Слава Богу, он есть!» Возможно, следователь был верующим в Бога с партийным билетом, но удивительно то, что после этого допроса меня больше не тревожили. И только в самом конце следствия, при закрытии, выводили несколько дней на ознакомление с уголовным делом.

Десять томов мы изучали вместе с адвокатами с утра до вечера. Я эпизод со старушкой описал для того, чтобы наглядно показать, как проходил следственный процесс. Поэтому я на него плевал с высоты той башни, которую я построил в своём сознании. Уверенность в том, что в суде разберутся, была такая же, как у тех, кто верил в построение коммунизма. Однако судебный процесс, который длился целый месяц, был аналогичным предварительному следствию. Также происходили грубейшие нарушения УПК, суд был предвзятым, тенденциозным, с обвинительным уклоном, и если я рассчитывал на дополнительное следствие по фактам, которые имел, то приговор суда обрушился на меня, как топор палача.

Зачем рубить головы на эшафоте, когда можно заживо похоронить на каторге? Я оказался к такому исходу морально и психологически не готов. Где же законность, где же справедливость – кричал кому-то в бездну своей души. Вспышки гнева и ярости, как молнии, сверкали в голове, и я сбрасывал свою негативную бешеную энергию, пиная стену и стуча в неё кулаками. К этому времени ежедневными регулярными тренировками я ударные части хорошо подготовил – обошлось без переломов.

Оказавшись в таком глубоком психологическом нокауте и цейтноте, я решил обсудить эту ситуацию с адвокатом. И кратко рассказал об организаторах криминальной структуры, об их роли в моей судьбе. О шпионаже. О том, как эти люди меня подставили. Единственное, о чём я умолчал, это о том, что организаторы были работниками КГБ. На мои откровения адвокат только кивал головой, а потом сказал: «Обязательно напиши! Это очень важно! И мы, несомненно, в кассационном суде добьёмся справедливости, и приговор отменят!» И вот меня вывели из кассационной камеры, где содержат после суда, на встречу с адвокатом Банниковым. Я от одного осужденного узнал о том, что он раньше был прокурором. Знать бы об этом до суда!

Женщина-контролёр, которую я знал, будучи на свободе (были у неё в гостях с её знакомой), о том, что её подруга работает в сизо, мне, к сожалению, не поведала. Возможно, я бы и с ней поддерживал отношения на всякий пожарный случай. Если бы обладал даром предвидения. Но даже короткого знакомства хватило, чтобы извлекать из него определённые плюсы. В тюрьме она имела прозвище «Нино» за длинный, как у Буратино, нос. Кроме носа, который она получила в наследство от родителей, она ещё имела пророческий дар. И с самого первого дня мне постоянно твердила: «Крикунов, 15 лет усиленного режима ты получишь». На что я ей стандартно отвечал: «Не фантазируй, милая Нина». Я даже за глаза не хотел её называть по распространённому в сизо прозвищу. В общем, эта милая «Нино» повела меня почему-то другим маршрутом. Остановила у моей камеры, в которой под следствием я просидел семь месяцев, и сказала: «Постой, подожди, а я на пять минут отойду». – «Да, конечно, радость моя. Ради тебя на всё готов. Даже на амбразуру!» – Она отошла метров за тридцать разговаривать со своими приятельницами. Они в этот день проводили шмон, и было очень много «дубаков» и «дубачек», словно мухи слетелись на дерьмо.