Белый лебедь

Грейсон почувствовал в Софи перемену и отодвинулся, чтобы посмотреть на нее. Она увидела его глаза, его до боли дорогое лицо, на котором отражалось это незнакомое отчаяние, никогда не виданное ею прежде, — словно она была нужна ему больше, чем он мог об этом сказать, и словно он хотел ей что-то сказать, но не знал, как выразить это словами.

— Что случилось? — спросила она, погладив его по щеке. В его глазах вспыхнул мрак — резко, яростно, тоскливо. Но он тут же нагнул голову и поцеловал ее ладонь, а потом прижался губами к нежной коже у нее на виске. И все исчезло. Остались только Грейсон и те чувства, которые они оба уже не могли скрывать.

Он хотел отодвинуться, но она притянула его к себе.

— Не уходите, — попросила она.

Он посмотрел на нее.

— Никогда. — И крепко обнял ее. И они забыли о том, что стоят на снегу, что мороз щиплет щеки и холодит тело, им казалось, что наступила весна, в ветвях поют птицы, а ноги утопают в зеленой траве.

Наконец Грейсон оторвался от нее, но лишь для того, чтобы с нежностью, от которой у нее зашлось сердце, произнести:

— Вы мне нравитесь, Софи Уэнтуорт.

Он поднял ее голову, прижался к ее губам, а потом отодвинулся, вздохнув, взял коробку с продуктами и направился к «Белому лебедю».

Колени у нее ослабели, она смотрела ему вслед, решая, то ли бежать за ним, то ли запустить ему в спину крепким снежком за надменность. Она ему нравится, кто бы мог подумать!

Глава 13

— Ты уже назначил дату?

— И вам доброго утра, — не растерялся Грейсон, входя в кабинет отца в Хоторн-Хаусе на следующий день.

За окнами бушевал буран. Была пятница, почти полдень, утро Грейсон провел в суде. Он пришел сюда, получив от отца приглашение к ленчу.

Брэдфорд проворчал:

— Я обойдусь без твоего сарказма. Хватит с меня Лукаса.

— Значит, вы с ним разговаривали? — удивился Грейсон, располагая свою длинную фигуру в кресле с подголовником, стоящем перед письменным столом отца.

Брэдфорд оторвался от документа, лежащего перед ним, и поднял глаза на Грейсона.

— Он только что ушел.

Грейсон подался вперед.

— Лукас был здесь?

— Он искал тебя.

Брэдфорд стукнул кулаком по столу так, что подпрыгнули ручки и нож для разрезания писем.

— Он осмелился пожаловаться мне, что у него был из ряда вон выходящий год. Черт побери, с каждым днем все больше и больше людей узнают, что мой сын владеет клубом для джентльменов.

— Вряд ли об этом знают все.

— Знают те, кому знать об этом не следует. — Глядя на отца, Грейсон вспомнил, как Софи обвиняла его в том, что он предъявляет к людям слишком высокие требования, считая, что все должны походить на него. Прав ли он, не желая иметь дела с людьми, которые живут по своим законам? Не становится ли он похож на своего отца, человека, которого едва может терпеть?

— Матушка, наверное, была счастлива повидаться с Лукасом, — проговорил он рассеянно.

— Я не сказал ей, что он приходил сюда.

Грейсон смотрел на отца, не веря своим ушам, и неверие это было порождено отчаянием.

— Она будет возмущена.

— Твоя мать поступает так, как я ей велю, — сердито возразил Брэдфорд, сунув ручку в стакан. — А я не позволю ей видеться с ним, пока он не исправится.

— Тогда она скорее всего никогда больше не увидит своего младшего сына. Грейсону вдруг захотелось как следует врезать своему отцу; стараясь сдержаться, он вцепился в подлокотники кресла. Необузданность, которая все чаще стала пробуждаться в нем с приездом Софи, снова давала о себе знать.

— Проклятие, и за какие грехи Бог наградил меня таким отщепенцем, как мой сын? Хозяин салуна, подумать только!

— Мне кажется, это называется «клуб для джентльменов».

Старик уставился на Грейсона.

— Как розу ни зови, она есть роза.

— А, я вижу, что вы даже вносите изменения в Шекспира. Интересно, кто-нибудь способен вам угодить?

— Что с тобой происходит? — резко спросил отец.

Грейсон тоже хотел бы это знать. Он только что поймал себя на том, что размышляет о жизни, а ведь в этом вопросе ему все всегда было ясно. Об обществе. О своем месте в обществе. О том, какими качествами должна обладать его жена. Софи заставила его об этом думать.

В последнее время он постоянно был напряжен и взвинчен. И все из-за Софи. Но он даже и мысли не допускал о том, чтобы расторгнуть помолвку. Потому что не мог этого сделать.

Можно твердить себе, что Софи ведет себя вызывающе; можно напоминать себе о том, что их связывает общее прошлое и их семьи давно знают друг друга. Но правда заключалась в том, что эта женщина заполняет ту зияющую пустоту его одиночества, с которой он жил все эти годы.

До ее приезда он шел по жизни, не обременяя себя излишними переживаниями, и с редкостным хладнокровием умудрялся преодолевать препятствия, встающие на его пути. А с появлением Софи все изменилось. Он вдруг обнаружил, что не утратил тех качеств, которыми когда-то обладал. Софи вдохнула в него жизнь, и оказалось, что он умеет страдать и смеяться, любить и надеяться…

Он тяжело вздохнул и что-то пробормотал себе под нос.

— Что? — спросил Брэдфорд.

— Ничего.