Белый (ЛП)

Потом помню, как вышел наружу. Небо все еще было темным, хотя уже брезжил рассвет. Было поздно, или рано? Я понятия не имел. Я просто потерялся в этой небесной тьме, она поймала меня, заперла в своей ловушке. Я снял небольшую комнату в шаговой доступности. Соседи были не самыми классными, но это не самое худшее — в таком месте сложно защитить себя. Вот тогда и произошла эта фигня — жгучая боль прострелила мой затылок. Автоматически подняв руку, я дотронулся до этого места, а потом все побелело. Не почернело — у меня никогда не чернело перед глазами — и это была проблема, которая беспокоила меня больше всего.

* * *

Сказать, что я удивился, увидев его — ничего не сказать. Никогда не думал, что увижу его вновь, не говоря уже о том, что он был жив и дышал.

— Прямо вижу, как у тебя в голове крутятся шестеренки. Хочешь знать как? — подколол он меня.

Я попробовал сдвинуться, но ничего не вышло. Он подкараулил меня, оглушил и связал. По своим тупым стандартам действовал, не иначе.

— Веришь или нет, но ты совсем не тот, кого бы я хотел достать больше всего. — Робби сделал шаг ближе и наклонился так, что его лицо оказалось прямо перед моим.

Его дыхание воняло смесью залежавшегося табака и огромного количества виски.

— Это Блэк. Всегда Блэк. Чувствуешь себя как дерьмо сейчас, да? Каково это, всегда быть вторым в чужих глазах? В ее глазах?

Я закрыл глаза. Он пытался спровоцировать меня, но у него не получалось. Может быть, для кого-то я и второй, но для Блэка и Роуз — первый. Робби просто этого не понимал.

И совершенно неважно, если в списке важного у Блэка я на последнем месте. Потому что, в целом, это очень короткий список. И если вы туда попали — в список тех, кого не стал бы убивать Блэк — вы предпочли бы там и остаться. Я вот хотел.

Робби ударил меня ножом прямо в ногу. Лезвие не задело ни одной артерии или крупной вены, но оно разрезало мышечную ткань. Не думаю, что он понял это, потому что попробовал снова, оставив первый нож прямо в ране, так что я чувствовал кровь. Она стекала по ноге быстро и обильно, собираясь в лужицу прямо подо мной. Робби посмотрел вниз, с улыбкой отметив плоды своих трудов, а затем отступил назад, оставив второй нож в ране, и подошел к камере.

Боль не сразу достигла моего разума. Бывало и хуже, гораздо хуже. Добавлю, что к тому же в моей крови было до хрена алкоголя, поэтому организм наполовину онемел. Посмотрев вниз, я увидел ножи в собственном теле — они хоть как-то закрывали раны, пусть кровь и текла из них, словно краска, пролитая на холст, в поисках края картины. Пытаясь остановить кровотечение, я постарался немного сдвинуться, чтобы проверить, смогу ли, но тотчас же ощутил жжение. Лезвия вонзились глубже, и мне стало нехорошо. Робби стоял ко мне спиной, дергая переключатели. Его вообще не интересовало, что я двигался — скорее то, что происходило на экране.

Уставившись ему в спину, я задавался вопросом, что должно произойти, и какой вообще у него план. Но главная проблема была не в этом. Я должен был больше волноваться, меня должен был охватить страх, но этого не происходило. Да, мне было дико больно. Настолько, что хотелось напиться в усмерть, чтобы выдавить всю эту боль из своей головы — да, так я сейчас решал свои проблемы. Алкоголь стал моим средством побега, спасением от этого мира.

Робби прошел мимо меня, опустив голову, сконцентрировавшись. Потом в его руках появился шприц — Робби надавил на поршень, и из кончика иглы фонтаном брызнула прозрачная жидкость. Он не смотрел мне в глаза — смотрел по сторонам, куда угодно, но только не на меня. А потом я почувствовал укол от иглы. Меня немедленно наводнили мысли: что он сделал; что сейчас попало в мое уже разрушенное тело? Хотя что бы это ни было, вряд ли стало бы хуже — я уже накачал себя всем, чем только смог. Нет. Никто не смог бы сделать со мной худшего, чем я сам, уверен в этом. Робби вытащил иглу и с громким звоном бросил шприц в раковину, а потом снова подошел поближе. Все это время он не смотрел на меня.

А потом произошло что-то странное. Мои руки перестали слушаться. Они, конечно, были связаны, но сжатый ранее кулак разжался без моего желания, а ладонь безвольно обвисла. Я попытался пошевелить конечностями, но не смог. Ничего не происходило, как и с ногами — ими я не мог двигать тоже. Все тело стало беспомощным, онемевшим и беззащитным.

— Укол парализовал тебя. Но не волнуйся, смотреть на все, что я с тобой делаю, ты сможешь. А когда действие наркотика пройдет, сможешь насладиться и полученным эффектом.

Его взгляд остановился на мне, и теперь ясно была видна тьма у него внутри. Я думал, что сломал его, разбил, когда замуровал в той стене, и так гордился тем, что тогда сделал. Печально, что моя гордость и самодовольство росли из чьих-то страданий. Это и была основная причина, по которой я знал, что двигаюсь по неверному пути и должен сделать все, чтобы от него отказаться. Но, несмотря на это осознание, это был мой мир. Мир, в котором я родился и не мог отказаться от него несмотря ни на что. Это было все, что я знал.