Белый огонь

Лестница, вот ведь странность, всего лишь полчаса назад Пятнистый этого не замечал, скрипела при каждом шаге, и он молил ее заткнуться, помолчать хоть немного, не выдавать его.

Комната, в которой они встретили Нэ, разгромлена, а весь потолок испачкан кровью. Хотя прошло уже много времени с тех пор, рубиновые капли тягуче, словно патока, продолжали падать с потолка, стуча по полу, столешнице, креслу и раздавленной ударом лютне.

В дальнем углу лежало нечто красное, голое, похожее не то на червя, не то на только что рожденного крысеныша. Тело Шарлотты.

На этаж ниже, потом еще. Нэ отсутствовала, впрочем, как и шаутт. На полу расползлось темное пятно, блестевшее, чем-то похожее на ртуть. Он никогда не видел такого, так что с опаской, по стеночке обошел, едва не наступив на содранную кожу, и оказался рядом с выходом.

За спиной тихо и странно булькнуло, бандит подскочил, хватаясь за нож, крутанулся и увидел, что красный, истекающий кровью обрубок, раньше бывший грозной сойкой, неуклюже ползет по ступеням.

Шарлотта издала горловой звук, словно желала исторгнуть из себя клубок змей, затем громко всхлипнула и проскулила:

— Помоги. Не бросай!

Он заколебался. Она все равно не жилец, даже со всеми своими способностями, живучестью и силой. Но ее плечи вздрагивали от слез, и ему не хватило жесткости, чтобы бросить умирающую.

Коря себя за это, Пятнистый вернулся назад и склонился над ней, стараясь скрыть отвращение.

— Эй. Я приведу помощь. — Он не решился коснуться открытой плоти. — Держись.

Ее рука цепким крабом вцепилась Пеллу в лодыжку, так сильно, что он вскрикнул от боли, пошатнулся и, чтобы не упасть назад, спиной, схватился за перила.

Шарлотта резко подняла голову, он увидел зеркальные глаза, а затем шаутт, успевший сбежать из тела Сегу и спрятавшийся в теле сойки, сказал:

— Ты уже очень мне помог.

Глава третья ПЕС

В слезах пришла ученица к старой учительнице и, заплакав у нее на плече, сказала:

— Он обещал всегда быть со мной! Оставаться верным! Честным! И выполнять любые мои желания. Любить! Но он обманул меня! Бросил! Ушел к другой!

— Таков закон жизни, — утешила ее старуха, гладя по спине. — Некоторые люди уходят от нас. Кто-то раньше, а кто-то позже. Мы не всегда можем их остановить и вернуть. А порой и не должны этого делать.

— Я презираю жизнь! — в сердцах вскричала девушка.

— Ты еще слишком молода и не понимаешь ее красоты, — печально вздохнула старуха.

И ученица не понимала, плача днями и ночами. Жалея себя и ненавидя его. Но настал день, когда он ушел на ту сторону, и учительница вернула его своей ученице. Привела к ней и отдала в подарок.

— Он всегда будет с тобой, — сказала тзамас. — Останется верным. Честным. И станет выполнять любые твои желания.

— А любить? Любить он меня будет?

— Нет, Дакрас, — покачала головой старуха. — Мертвые не умеют любить. Лишь ненавидеть.

Старая сказка прежней эпохи

Рот был полон слюны, и Лавиани, не отрывая взгляда от своей цели, сплюнула, не преминув сказать:

— Рыба полосатая!

Гнездо, находящееся на высоком каменистом карнизе, манило ее, как только может манить золото жадин. До сумасшествия. До тряски. До навязчивой идеи.

Она знала, что там, в гнезде, ее ждут птичьи яйца. Можно сказать, рыдают несуществующими слезами, тоскуя без внимания сойки. И Лавиани, как человек сердобольный, собиралась выполнить их слезную мольбу и вытащить из гнезда.

Только-только светало, все вокруг было неярким, тусклым, словно засыпанным желтовато-серой пылью. Этот оттенок давала пустыня, и, стоя на самом гребне высокого бархана, сойка видела, как пока еще не злое солнце лениво швыряло спицы-лучи из-за горизонта.

До Мандариновых утесов оставалась пара часов, но туаре устали, и пришлось остановиться под защитой единственного на много лиг каменного утеса, даровавшего путникам благословенную тень.

— Рыба полосатая! — вновь пробормотала Лавиани, думая о том, как ее достало это проклятущее путешествие через мертвую Феннефат.