Белый олеандр

Катушка вдруг завертелась у меня в руках, леска со свистом ушла в глубину. Я испугалась.

— Кто-то попался! — закричала я Рону. — Что делать?

— Отпусти леску, пусть плывет, пока не остановится!

Катушка продолжала крутиться, но уже медленнее и наконец почти совсем замерла.

— Теперь тащи ее к себе.

Я крутила катушку, чувствуя вес рыбы — она была сильнее и тяжелее, чем я ожидала, и течение помогало ей. Упершись пятками в дно, я тянула изо всех сил, длинное гибкое удилище согнулось, как кнут. Вдруг леска ослабла.

— Сорвалась!

— Крути! — кричал Рон, тяжело шагая ко мне, внимательно, шаг за шагом вглядываясь в воду. В руках у него был сачок. — Она идет на тебя!

Как сумасшедшая, я завертела ручку. Леска развернулась в другую сторону — рыба шла теперь вверх по течению. У меня перехватило дыхание, раньше я и подумать не могла, как это захватывает. Бросаешь леску в воду, и наживку хватает настоящая рыба. Добыть что-то живое там, куда пришел с пустыми руками!

— Поиграй с ней, пусть выдохнется, — сказал Рон.

Я отпустила катушку. Рыба шла вверх. Оступившись, я попала в яму на дне, в сапоги потекла ледяная вода, но я только рассмеялась. Рон поймал меня за плечи, помог выбраться.

— Достать ее тебе? — Он уже тянулся к моему спиннингу.

— Нет.

Я отвела удилище. Это моя рыба, и никто у меня ее не отнимет. Азарт захватил меня, словно я ловила ее на кусок собственного мяса, на леску из полосок одежды. Мне нужно было поймать эту рыбу.

Клер подошла посмотреть, села на берегу, подтянув к подбородку коленки.

— Осторожно, Астрид.

Рыба еще три раза меняла направление, наконец Рон решил, что она достаточно вымоталась и можно тащить.

— Крути, крути, вытаскивай ее к себе.

Рука затекла, мышцы болели, но сердце подпрыгнуло, когда рыба показалась из воды — сверкающее жидкое серебро два фута длиной. Она все еще неистово билась.

— Держи, держи ее, не отпускай. — Рон пошел к ней с сачком.

Я бы не отпустила эту рыбу, даже если она утащила бы меня до самого Кус-Бей. К шестнадцати годам у меня из рук и так уплыло достаточно.

Рон подхватил рыбу сачком, и мы вместе вышли на берег. Держа в руке сачок с огромной бьющейся рыбой, он с трудом карабкался по камням.

— Как она бьется! — сказала Клер. — Брось ее обратно, Астрид.

— Ты что, шутишь? Ее первая рыба! — Рон протянул мне молоток. — Стукни посильнее.

Рыба подскакивала на траве, стараясь попасть обратно в воду.

— Быстрее, а то упустим.

— Астрид, не надо! — Клер смотрела на меня нежнейшим и беззащитным взглядом, как луговые цветы, которые она собирала.

Я взяла молоток и стукнула рыбу по голове. Клер отвернулась. Мне было ясно, что она думала — что я на стороне Рона, я против нее вместе со всем этим миром, с его жестокостью. Но я так хотела поймать эту рыбу. Вытащив крючок, я взяла ее в руки, и Рон сфотографировал меня. Клер до вечера со мной не разговаривала, но я чувствовала себя как нормальный ребенок и не хотела из-за этого терзаться.

Возвращаться в Лос-Анджелес было отвратительно. Теперь Клер опять приходилось делить Рона с телефонными звонками, факсовыми сообщениями и толпой разных людей. Дом стал полон проектов и планов, сценариев передач, сплетен телевизионного мира, статей в «Вэрайети». Друзья Рона не знали, как разговаривать со мной. Женщины игнорировали меня, а мужчины обращали слишком много внимания, подходили слишком близко ко мне, облокачивались на дверь, когда я выходила из комнаты. Красавица, окликали они меня, ты не думаешь стать актрисой?

Я старалась держаться поближе к Клер, но меня раздражала ее забота об этих людях, об этих равнодушных чужаках. Как тщательно она следила за охлаждением белого вина, смешивала соус песто, замечала, что еще принести из «Шале Гурме». Не беспокойся, махал рукой Рон, можно заказать пиццу, цыпленка из «Эль поло локо», но Клер говорила, что не будет подавать гостям блюда из картонных коробок. Она не понимала — эти люди не чувствуют себя ее гостями. Для них она была просто его жена, актриса не у дел, подай-принеси. Этим летом к нам приходило так много красивых женщин — в сарафанах, в светлых открытых блузках, в саронгах, — и Клер искала между ними Цирцею, завлекавшую Рона.

Наконец, она начала принимать «прозак»[51], но таблетки придавали ей слишком много энергии. Не в силах усидеть на месте, Клер стала выпивать стаканчик-другой, чтобы сгладить их действие. Рону это не нравилось — в таком состоянии Клер могла сказать что-нибудь смешное, по ее мнению, но никто больше не смеялся. Словно в плохо озвученном фильме, она говорила то слишком быстро, то слишком медленно, путала фразы в анекдотах.