Белый олень. Часть 2. Стюардесса

– Напакостили у нас там накануне, стекла на теплице побили камнями, в домике набезобразили, окно выломали. Там и воровать-то особо нечего, самое ценное, что было – черно-белый старенький телевизор «Рассвет». Так и его, вроде, хотели утащить, да уронили, а битый брать не стали.

– Как думаешь, кто мог напакостить?

– Известное дело, кто: деревенские из Ключей. Они там частенько людям подобное устраивают. Рэкет ведь такими делами не занимается.

– А при чем тут рэкет? – не понял Сергей.

– Как причем? Ты уехал, у нас тут такое началось на дачах, что все мужики в очередь туда с ружьями ездили охранять. Где-то в середине августа появляется на щите объявление: «Всем членам кооператива «Авиатор» приготовить по сто тысяч рублей с участка. Деньги поместить вместе со списками сдавших, такого-то числа, в таком-то месте. Не сдавшие пусть пеняют на себя – их дачи будут сожжены!»

– А подпись какая?

– Не помню уже, – пожала плечами Мария. – Да, вроде, и не было никакой подписи, цифры какие-то стояли.

– Три семерки, так? – заинтересованно подался вперед Сергей.

– Вроде бы… А кто это?

– Да еще при мне тут слухи ходили, что какая-то шпана собралась в кучу, окрестила себя тремя семерками да народ по дачам доит. Кое-кто, говорят, отдавал мерзавцам свои кровные.

– Да, я тоже слышала, – вспомнила Мария.

– Ну и чем дело закончилось?

– А ничем. Подежурили наши мужики с месяц и бросили. И на том месте караулили, где деньги было велено оставить, и еще где-то – но, ничего. Скорее всего, шутка это была чья-то, дурацкая.

– Может быть, может быть… – рассеяно проговорил Сергей. – Ну, а милиция этим делом занималась?

– Нужны наши дачи милиции той, – горестно усмехнулась Мария. – Ей бы с бандитизмом хоть как-то совладать… Про Женечку-то все знаешь?

– Да. Фрол написал мне подробное письмо. Двадцать три года только было мальчишке… – он вдруг стиснул и разжал кулаки, на скулах взбугрились комья желваков. – Я ничего не могу понять, Маша, ничего… Кем мы стали за эти годы: роботами, животными, зомби? Ведь не было же такого никогда! Ты бы посмотрела, что на Украине твориться: жизнь человеческая не стоит и гроша ломаного.

– А здесь, думаешь, лучше? Квартиры грабят средь бела дня, с оружием вламываются, выносят все, что нажили люди. Ты про автобус еще не слышал, поди?

– Откуда? Час всего на земле забайкальской…

– Ну и вот: шел автобус с курортниками в Черемхово, человек тридцать, вроде, ехало. Догнали на двух иномарках, прижали к бордюру, ворвались и ободрали всех до единого. Один мужчина, военный, говорят, попробовал сопротивляться, так выволокли наружу и тут же пристрелили! И никто не вступился, никто…

– Кто вступиться? Точно так же и пришибут.

– А в городе-то, посмотри: чуть стемнело, ни души не увидишь. Как вымерло. Все по домам сидят, высунуться боятся. Я девчонкой совсем была и как-то раз шла одна часа в два ночи со дня рождения подружки по техникуму – так хоть бы слово мне кто плохое сказал, не то что – напал.

– Давно это было, Маша, – мрачно сказал Сергей.

– Давно, – словно эхо, грустно подтвердила она. – Теперь уж так не будет, изменился народ… А у нас-то на даче точно местные ребята напакостили.

– Откуда такая уверенность?

– Дней за десять до гибели поймал Андрей в малиннике трех мальчишек. И хоть поломали они много кустов, уши драть им не стал, а всучил каждому по лопате и заставил что-то там рыть. Потом смеялся, когда мне рассказывал: мол, главное в перевоспитании – труд. Вот и отомстили, сопляки.

– С ними кто-то разговаривал?

– Андрей для этого и поехал. Все посмеивался, говорил, что еще придется дать урок трудового воспитания. Не доехал… Теперь некому разговаривать.

– Он… он сразу, Маша? – предупредительно уточнил Сергей.

– Врачи утверждают – сразу. И не особо-то высоко сорвался, метров около десяти там, не больше, а… насмерть. Говорят – не мучился, от удара сломались шейные позвонки, да и голова сильно пострадала…

– Машина не горела?

– Нет. Дождь, наверное, помешал, лило в то время дней десять подряд. А «Москвич» восстановлению не подлежит, он и так-то у нас старенький был. Андрюша все о «Ниве» мечтал, подкопим, говорил, Марийка, денежек и купим, а «Москвича» Володьке оставим – пусть учится. На «Ниве» мы на рыбалку да на охоту туда проедем, куда и на танке не проберешься.

– Володя-то как, отошел немного?

– Сейчас – да. А по первости лежал на кровати днями, все думал, думал. Загляну в комнату, а у него слезы по щекам. Наталья, та как-то быстрее в себя пришла, постарше все-таки. Я уж всяко с ними: жить, говорю, надо, ребята. В го'ре всю жизнь не проведешь. Папку помнить, почаще его навещать. И ему спокойнее там лежать будет… Словом, чего только не говорила. Месяца через два потихоньку оба отходить, вроде, стали.

Мария долго молчала, потом, внезапно просветлив лицом, вдруг сказала: