Белый Паяц

– Я же говорил! – воскликнул Бобадилья Хорн. – Как в воду глядел. Может, плюнуть на все эти войны да податься предсказателем будущего – третьим к этой парочке? К лоточнику с его Гауденцием.

– Гауденция тебе не обойти, – мягко заметил Лахандан. – Он чересчур милый, тебе, гармост, не хватит обаяния. Только не злись, бога ради.

– На что тут злиться? – пожал плечами Хорн. – Разве можно соперничать в очаровании с упитанным сурком? Тутол, лучше почитай нам свои новые стихи. О чем они, опять о любви?

– О войне, – коротко ответил сержант. – О таких, как мы.

– Тогда тем более почитай. Мы с удовольствием послушаем.

– Стихи обязательно нужно говорить вслух, – поддержал его Лахандан. – Иначе они умирают от одиночества и заброшенности.

– Ладно. Только обещайте мне, что не будете смеяться и искать огрехи.

– Конечно, конечно, обещаем.

Сержант откашлялся, промочил горло глотком вина, наклонился к лицу Хорна и внезапно негромко заговорил, как будто рассказывал ему какую-то простую историю:

Герои возвращаются домой.
Их подвиги и битвы отшумели,
Дома разрушены, невесты поседели,
Родные бродят по миру с сумой.

Что их невестам до чужой беды?
И дальних стран им далеки печали:
Они почти всю жизнь в тоске прождали,
И слез лилось, как утекло воды.

Герои возвращаются домой,
Безрукие, горбатые, хромые.
А дома – лишь пожарища немые,
А дома все покрыто той же тьмой.

И старый пес совсем уже ослеп,
И умирает, никому не нужный.
Невеста приготовит скудный ужин –
Нет у героев золота на хлеб.

Года пройдут в заботах и труде,
И сыновья опять играют в войны.
И, в общем, жизнь завершена достойно,
Хоть не приблизилась ни к счастью, ни к мечте.

Но час придет сбираться в мир иной –
Единорог застынет под оконцем,
Все небо вспыхнет радугой и солнцем,
А в небесах мелькнет туманный строй –
ГЕРОИ ВОЗВРАЩАЮТСЯ ДОМОЙ!

В казарме воцарилось молчание. Затем Лахандан сказал:

– Мы не станем смеяться, сержант Тутол. Это хорошие слова.

Лио Бардонеро вышел из казармы и долго стоял, наслаждаясь прохладным и свежим вечерним воздухом, в котором носился запах свежей травы и цветов. Потом он зачем-то развязал пухлую, но подозрительно легкую мошну и полез внутрь, перебирая пальцами ее содержимое.

Мошна была полна счастливых билетиков.

Непрочитанных счастливых билетиков.

* * *

Фрагг Монтекассино редко собирал Большие советы, но на сей раз ситуация вынуждала.

Главный зал замка Эрдабайхе, огромный, как дворцовая площадь, мог вместить не только пару десятков Магистров-Повелителей, но и две-три сотни конных рыцарей. Колонны в виде фигур закованных в доспехи рыцарей поддерживали перламутровую раковину потолка. Мозаичный пол сверкал и переливался всеми цветами радуги. Вдоль западной стены вытянулся высокий, длинный, но узкий бассейн с прозрачными стенами из гладко отшлифованного хрусталя, в котором был возведен миниатюрный подводный город. Там, среди искусственных руин, над белыми песчаными дюнами, среди пышных водорослей, носились крохотные рыбешки, почему-то похожие на стайки разноцветных мотыльков. Восточную стену украшали деревянные лакированные панно, испещренные гессерскими рунами. Южную стену занимали четыре высоких стрельчатых окна с цветными витражами.

В центре зала возвышался бесценный трон мавайена из чистейшего лунного золота, инкрустированный эмалью, каменьями и вставками из кости. Он стоял посредине рукотворного водоема, волны которого были с невероятным искусством и правдоподобием вырезаны из аквамарина, а пенные гребни – из лунного камня. Трон поддерживали щупальца огромного каменного кракена, сердоликового, с блестящими желтыми глазами. По бокам его охраняли отлитые из черной бронзы фигуры двух грозных тритонов, вооруженных трезубцами.

Серебряные кресла магистров были расставлены полукругом, и каждый рыцарь неизменно занимал строго отведенное ему место. Не то чтобы высшие иерархи гро-вантаров были снобами – в иное время они общались без особых церемоний и не слишком приветствовали, если кто-то подчеркивал чужие или собственные чины и звания, – но все же традиция есть традиция.