Белый Паяц

Но ни слезы, ни просьбы матери не остановили Бобадилью, и он добился своего, в двадцать с лишним вступив, наконец, в когорту Созидателей. А в двадцать пять получил бронзовый наплечник гармоста Руа Салора, сосланного в Тогутил на три года за поединок, закончившийся гибелью знатного вауга, с которым они поспорили из-за какой-то мелочи.

Своего командира, Картахаля, Бобадилья Хорн любил не меньше, чем его брат Риардон – великого магистра Монтекассино. Но если последнему суровый мавайен заменил и мать, и отца, то Картахаль совершенно не замечал молодого сержанта. Тот из кожи вон лез, чтобы доказать командиру, что он достоин его дружбы, однако тот по-прежнему дружил с барабаном Бунда-Хумом, а Бобадилью разве что замечал. Впрочем, приблизительно так же он относился и к новому котарбинскому священнику, который был приписан к когорте.

Зато Лио Бардонеро и Бобадилья Хорн быстро нашли общий язык и сдружились.

Со временем, побывав в нескольких сражениях, пройдя вместе короткую, но трудную войну с мятежниками на Валапаганах, они поняли, отчего так скуп на проявления чувств – да и на сами чувства – доблестный Картахаль.

Он проявлял чудеса храбрости, он всегда и везде был первым, будто нарочно искал смерти – нет, не для того, чтобы умереть, но чтобы заглянуть ей в глаза и, вероятно, что-то понять. Или чтобы искупить какой-то давний грех либо ошибку. Но по странному стечению обстоятельств, если Картахаль гонялся за смертью, то она от него убегала. Она упорно обходила его стороной, так что в когорте всерьез верили в то, что он заговоренный.

Удача его представлялась невероятной: редкие небольшие царапины получал он изредка в бою, но никогда не бывал серьезно ранен. И когда сальпинги трубили общий сбор и под разорванным и окровавленным голубым знаменем Альгаррода собирались потрепанные остатки когорты, над полем звучал его хриплый, сорванный в схватке голос:

– Ищу Созидателей! Ищу Созидателей!!!

И потом, превозмогая смертельную усталость, бродил он по полю до темноты, а иногда и в темноте, освещая себе дорогу факелом, без устали помогая лекарям отыскивать и выносить раненых, раздавая воду и сладкие корешки игорота, который вызывал блаженное забытье и усмирял боль.

Бобадилье казалось, что среди сотен раненых и убитых Созидателей он ищет кого-то одного.

Гармосту Хорну понравился сегодняшний новобранец, Ноэль Рагана. И он вдруг подумал, что будет жалко и тоскливо на душе, если его убьют. Он представил себе, как станет бродить вместе с Картахалем, разыскивая этого Рагану, до которого ему, в общем-то, нет никакого дела, и понял (эта мысль пришла внезапно, как озарение), отчего командир никогда не спрашивает имен своих рыцарей.

Они для него все – Созидатели.

Бобадилья Хорн так не умел и больше всего на свете боялся, что однажды сумеет…

* * *

У танцующих в тронном зале придворных сложилось впечатление, что в центр стола, за которым Могадор Первый принимал своих приближенных, ударила молния.

В том, что Гус Хиттинг способен взвизгнуть от удивления, не теряя при этом невозмутимого выражения смуглого лица, не сомневался никто. Но что храбрый полемарх может подскочить в своем кресле вершка на два вверх, как девица, которой сунули под нос дохлую крысу, не приходило в голову даже самому отпетому фантазеру.

– Какая ересь! – воскликнул он трагическим шепотом. – Как вы ее повторяете?

И с печальной укоризной взглянул на старого логофета.

– Повторяю, дитя мое, ибо такова правда, – вздохнул Берголомо. – О том же свидетельствуют тайные записи Алкуина, а сомневаться в честности основателя котарбинской церкви я не имею ни права, ни оснований.

– Ладно, – быстро сказал сообразительный чегодаец. – Пускай будет так: не добро и зло, не бог и нечистый дух, а отец и сын. И такое случается, причем часто, даже в очень приличных семьях. Что с того, я вас спрашиваю?

– Как – что?!! – снова взвился Де Геррен.

– Генерал, вы привлекаете слишком много внимания, – мягко заметил Могадор.

– Не каждый день услышишь такую новость, – пробормотал полемарх и, чтобы как-то себя занять, накинулся на свиную ножку, фаршированную сливами и орехами.

– Новость, конечно, необычайная, чтобы не сказать больше, – согласился Хиттинг. – Однако практически она не может принести большого вреда. Об этом никто не знает, верно? Вот пусть и не знают дальше, а мы постараемся сохранить тайну, которая стала нам известна, хотя-я…

– Что вы имеете в виду, говоря это протяжное «хотя»? – подозрительно уточнил Монтекассино. – Какая еще каверза созрела в вашей мудрой голове?

– Хотя я не верю, что на протяжении стольких веков котарбинская церковь, я уже не говорю про рыцарей Эрдабайхе, напускала такую атмосферу таинственности из-за единственной еретической либо чересчур сложной для простых верующих семейной истории. Нет? Я не прав?