Белый Пилигрим

Макарка Телятников растерянно глянул на меня, теребя на переносице очки, и вдруг, вскочив с дивана, предпринял самое идиотское, что только вообще могло прийти в его голову: бросился бежать… Я застонал и схватился за виски. Ну, все. Теперь нас точно упекут на сто метров ниже уровня земной поверхности, в какое-нибудь вонючее холодное подземелье со слезящимися стенами и агрессивными мокрицами, там обитающими. Попытка побега — косвенное подтверждение виновности. Особенно — неудачная попытка.

Потому что Макарка недалеко убежал.

На самом выходе из галереи зимнего сада он натолкнулся на рослого гвардейца в красном форменном мундире и тотчас же получил такой удар по физиономии, что повалился мертвым снопом. При этом грянулся неразумной своей башкой о расписную вазу, из которой врастопырку торчало очередное экзотическое растение с плотными, мясистыми листьями, утыканными колючками. Ваза опрокинулась и разбилась, засыпав барахтающегося Макарку землей, а напоследок сверху повалилась проклятая растительная хреновина со всеми своими листьями и иглами…

Я вытащил «три шестерки» и с отчаянием стал переливать содержимое бутылки в свою болтливую глотку.

ГЛАВА ШЕСТАЯ, МАРАЗМАТИЧЕСКАЯ Старый, очень старый знакомый

1

У меня масса хороших качеств. Например, порой я вожу знакомство с приличными деньгами. Впрочем, не обольщайтесь: приличные деньги как приличные люди, их никогда много не бывает. У меня есть другие положительные качества. Например, меня отличает взвешенный, ответственный подход к жизни. Жаль одного: что два вот этих момента — наличие денег и ответственный подход к жизни — никогда не пересекаются. Ну не встречаются они. Наверно, у них обоюдная антипатия. И потому, когда у меня нет ни копейки, я смотрю на жизнь трезво и в целом осуждающе. Зато когда появляются деньги, суровый подход к той же самой жизни как ветром сдувает. Точнее — смывает, и не водой, а жидкой субстанцией покрепче.

Я уже предвижу поджатые губы и обвинения в пропаганде пьянства как уныло-бытового, так и экспериментально-просветительского. В конце концов, стал бы я обучать Чертову и Дюжину дедуктивному методу, если бы не выпил? То-то и оно. Выучил бы Цицерон (Спиноза, Сократ) Горыныч армейские команды и преодолел бы таким образом неуставную путаницу в рядах своих голов, если бы не (прошу прощения за тавтологию) зеленый змий? Да никоим образом. К тому же разве это пьянство? Почему разного рода наемные вояки типа мушкетеров, выведенных в романах Дюма, пьют на каждой странице да еще всячески этим бравируют, дескать, вот я каков!.. И ведь никто не вспоминает, что Атос, он же благороднейший граф де Ла Фер, от бутылки не отлипал точно так же, как мы с Макаркой. И…

Разные, разные глупые мысли лезли мне в голову, и все они большей частью не имели отношения к моему нынешнему, весьма незавидному положению. С Макаркой и даже Ниной говорить совершенно не хотелось. Что толку?.. И так сказали больше, чем надо, и все не то. Влипнуть глупее, чем это сделали мы, — сложно. Практически невозможно. К такому выводу я пришел, даже особенно не анализируя ту дурацкую сцену с первым министром, отважным разоблачителем воров-библиофилов. А нужно бы проанализировать, прикинуть перспективы на будущее… В конце концов, времени у меня сейчас много. Очень много. Куда больше, чем его можно израсходовать. Вот такая дурацкая теория относительности. Впрочем, я не раз отмечал, что в их мире все устроено очень бестолково. Верно, создатель Оврага и Мифополосы, этот легендарный Белый Пилигрим, схалтурил и выдал некондиционный продукт. То есть мир. Кто поручится за то, что это был не Бог-недоучка? «Даром со мною мучился самый искусный ма-а-а-аг!»— как поется в песне Аллы Борисовны.

Вот такие разнородные размышления, в том числе откровенно богохульственного толка, наполняли мой вместительный череп до того момента, пока я не встретил — ЗДЕСЬ, сейчас, в тюремной камере, которой все равно не избежал! — старого знакомого.

Я бы даже сказал: очень старого знакомого.

Но обо всем по порядку.