Белый плен. Двое во вселенной

– Как думаете, зачем владельцу известного во всем мире ювелирного дома возвращать украшение, созданное им же, в свою коллекцию, когда семь лет назад оно выставлялось на ежегодном декабрьском аукционе, который проводит этот же ювелирный дом? – замудрил старик, с любопытством взирая на Кристину. – Я имею в виду, почему семь лет назад он готов был расстаться с «Любовью», а теперь выкупает его, да ещё и за столь баснословную стоимость? Вы не задумывались?

– Я не нагружаю свой мозг мыслями, которые не приносят мне никакой пользы.

– Завидую. В любом случае, это странно. Всё же подумайте на досуге. Поразмышляйте. Мне любопытно знать ваше мнение.

– А почему бы вам просто не спросить об этом у самого мистера Алмазова?

– Я хотел, поверьте! Но вчера мистер Алмазов испарился точно так же, как и вы. Я даже подумал, что вы сбежали вместе, но потом мсье Томази сообщил, что он спешил на самолет. Согласитесь, мистеру Алмазову повезло вдвойне! Мало того, что он всех нас уделал, так ещё и успел улететь до закрытия аэропорта. Швейцария мне, конечно, нравится, но я торчу здесь уже четвертый день и все эти рожи, простите, мне порядком осточертели, – прошептал он, наклонившись к столу. – Но только не вы, дорогая! На вас я готов смотреть целую вечность!

Кристина вяло улыбнулась, искренне не понимая, что этому старику от нее было нужно. Она допила свой чай и вышла из-за стола. Старик, как настоящий джентельмен, поднялся следом и предложил ей её теплую серебристую куртку с пушистым лисьим мехом.

– Позвольте, – улыбнулся он и помог девушке одеться. Со стороны это выглядело даже забавно, ведь Кристина была выше него почти на две головы.

– Благодарю вас, мистер Уотсон, за приятную компанию.

– Мисс Разумовская!

– Кристина, – поправила она со вздохом.

– Кристина, – повторил старик с довольной улыбкой. – Не желаете ли прогуляться со мной в этот чудный снежный день? Я так понимаю, вы тоже ждете, когда местный аэропорт возобновит работу?

– Так и есть.

– Что ж, тогда нам с вами по пути! Я уже не знаю, чем себя занять. Сидеть в номере – скучно, болтать с недоумками моего возраста – тошно, а встать на коньки мне не позволяет страх и проклятый артрит. Не хочется свернуть себе шею и скопытиться раньше вашей старушенции.

– С одним условием, – ответила Кристина после продолжительного молчания. – Вы не будете называть Агату Пражскую «старушенцией», и мы не станем больше обсуждать вчерашний вечер. Согласны?

– А он вас задел, – заиграл старик седыми бровями.

– Мистер Уотсон, – серьезно повторила Кристина, – вы согласны?

– Как будто у меня есть выбор! – фыркнул старик, а потом вежливо пропустил даму вперед.

* * *

Последний раз, когда мужчина предлагал ей невинную прогулку на снегоходах, Кристина едва не окоченела насмерть в богом забытом месте. Вновь испытывать удачу ценой собственной жизни она не собиралась. К тому же, пешая прогулка ей и впрямь нравилась. Час с лишним семидесятилетний старик откровенно делился с ней своими душевными переживаниями (коих оказалось немало!) и сожалениями о несовершенных им безобидных желаниях, которых он в силу возраста уже не мог себе позволить. Его любимая супруга умерла тридцать лет назад и за эти долгие годы он так и не смог впустить в свое сердце другую женщину, ради которой цифра в паспорте перестала бы иметь для него значение.

– Барбара обожала зиму! Каждое Рождество мы отправлялись в Австрию, катались на лыжах, выдавали такие пируэты на коньках! Когда её не стало, моим единственным развлечением стали безобидные светские вечера, где я бы мог потратить кучу денег и при этом всё равно не ощутить былого экстрима в крови. Понимаете меня?

Всю дорогу по множественным узким улочкам и тропинкам, протекающим, как замерзшие ручейки между соснами, она не могла отвести от него любопытный и слегка пораженный взгляд. То, что сварливый мистер Уотсон обладал любящим сердцем, хранящем светлую память о своей дорогой супруге, стало для нее настоящим открытием. До этой встречи она воспринимала его недоверчивым и жадным стариком, который от одиночества или вредности проявлял к окружающим незаслуженную грубость. Но при этом она всегда понимала, что на то была причина, потому что всякому поведению человека и его отношению к миру есть логичное объяснение.

– Барбара ненавидела жару. И ненавидела Лондон, когда его серое и густое небо пронзал хотя бы тоненький луч солнца. Это случалось редко, знаете ли, но сколько же крику она поднимала! – засмеялся он, смахнув с огромной меховой шапки снег. – При этом переезжать куд-нибудь на Аляску не хотела! Боялась белых медведей.

– Вы очень любили её.

– Это неизменно, – улыбнулся старик с доброй грустью в маленьких сверкающих глазах. – Скоро мы с ней встретимся. Я расскажу, как жил без нее, а она, знаете, что ответит мне?

– Что же?

– «Ох, Генри, и это всё? Да как ты не помер раньше времени от скуки!»

– Сомневаюсь, что ваша жизнь была такой уж скучной.