Белый раб

Жилые комнаты были и в других домиках; в более отдалённых строениях позади главного дома находились кухня и кладовая, а за ними жалкие маленькие хижины. Это был так называемый невольничий городок, хорошо видный из окоп господского дома.

Никакой тропической зелени вообще не оказалось; около дома не было даже и огороженного участка… В одном месте видны были, правда, следы сада, который здесь, по-видимому, собирались разбить, но сейчас всё густо заросло мелким кустарником и бурьяном. Свиньи, мулы и несколько совсем отощавших от голода коров бродили вокруг дома; тут же бегало множество голых негритят. Печать запустения лежала на всём.

Первая жена мистера Томаса, происходившая из высокопоставленной виргинской семьи и часто вспоминавшая об этом, была хорошей хозяйкой. Её твёрдый, мужской характер и кипучая энергия, с которой она управляла всем домом, как бы уравновешивали собой вялую и бездеятельную натуру её мужа. Её суетливая беготня, брань и часто пускавшаяся в ход плеть — а она действовала ею с той ловкостью и неподражаемым изяществом, которые даются только дамам высшего круга, получившим воспитание на Юге, — помогали ей поддерживать в доме кое-какой порядок. Шесть лет назад она умерла, и почти тотчас же после её смерти раба, который при ней ухаживал за садом и возделывал землю около дома, отправили на хлопковые поля, а хозяйство как в доме, так и вокруг него было брошено на произвол судьбы. Вскоре в комнатах не осталось уже ни одного целого стола или стула, всё утопало в грязи, и всюду воцарились хаос и разрушение.

Разочарование новой миссис Томас ещё более усилилось, и её новоанглийские представления о жизни на Юге сильно пошатнулись, когда среди чернокожих ребятишек, которые бегали и суетились около дома — а все они собрались, чтобы приветствовать хозяина и новую хозяйку, — она увидела порядочное количество мальчиков и девочек лет восьми — десяти, совершенно голых или повязанных только грязной и рваной тряпицей. Все они были вымазаны в грязи и так шумели, что их новой хозяйке они показались настоящими чертенятами из ада, и она поделилась своими мыслями с Касси.

В самом доме, однако, её ожидало нечто ещё гораздо более неприятное. И ключи и само управление всем домашним хозяйством находилось в руках высокой плотной негритянки средних лет, которую все величали тётушкой Эммой, особы дородной и сильной. При жизни покойной миссис Томас тётушка Эмма была старшей служанкой, словом чем-то вроде премьер-министра, а после смерти госпожи в руки её перешло руководство всем домом. В кухне безраздельно господствовала тётушка Дина — такая же высокая толстая негритянка. Выражение её лица свидетельствовало о её горячем нраве и раздражительности, ещё усиливавшейся временами благодаря обильному потреблению виски. Нет надобности упоминать об остальных слугах — они находились в полном подчинении у этих двух женщин, причём вскоре выяснилось, что все они сговорились не давать новой миссис Томас никакой власти в доме и свести её роль к нулю.

Каким-то путём — вероятно, об этом проболталась дочка мистера Томаса, которую отец и мачеха привезли с собой из Новой Англии, — всем в доме стало известно, что новая хозяйка — дочь бедных родителей, что отец её добывал себе хлеб собственным трудом и что сама она всего-навсего обыкновенная учительница. Самая знатная аристократка, из тех, что носили белые лайковые туфельки, не могла бы отнестись с более глубоким презрением к такому низкому, плебейскому, жалкому происхождению миссис Томас, чем эти две негритянки — экономка и кухарка.

— Ну, нечего сказать, дожили! — восклицала тётушка Эмма, с возмущением покачивая головой и до мельчайших подробностей подражая при этом тону, манерам и словам своей покойной госпожи; она считала себя её заместительницей и преемницей и поэтому обязанной поддерживать честь семьи. — Дойти до того, подумай только, тётка Дина, дойти до того, что мы обе, выросшие в одном из лучших домов Виргинии, принуждены подчиняться такому ничтожеству, да ещё какой-то янки! Эх, тётка Дина! Кто бы мог думать, что таким отличным чернокожим служанкам, как мы с тобой, нам, которые выросли в одном из лучших домов Виргинии, суждено попасть в руки хозяйки-янки! И как это только могло взбрести на ум бедному массе[61] Томасу после такой жены, как наша покойная госпожа, дама из лучшей виргинской семьи, привезти к себе в дом эту дрянь, эту янки, которая и нас и его самого перед всем снегом осрамит! — Подобные речи приходилось выслушивать не только Касси, но подчас и самой миссис Томас, ибо возмущённая экономка изливала свои чувства во всеуслышание.