Белый раб

Власть опасна, она опьяняет человека. Человеческая природа не справляется с ней. Эту власть следует непрестанно сдерживать и ограничивать, иначе она неминуемо вырождается в деспотизм. Даже святость семейных уз, скреплённая, как это бывает всегда, могущественным влиянием обычая и привычки, не может служить достаточной гарантией, что глава семьи не будет злоупотреблять своими неограниченными правами. До какой же степени нелепо, смешно и наивно ожидать от неё чего-нибудь другого, кроме злоупотреблений там, где эта власть не подлежит никакому контролю ни человеческой совести, ни закона!

Глава двадцать девятая

После смерти жены мои друг Томас сильно переменился: исчезли его бодрость и жизнерадостная приветливость, он стал печалей и угрюм. Старательность и прилежание, никогда не покидавшие его в поле, уступили теперь место мрачному отвращению к труду, и он всеми способами отлынивал от работы. Если бы он находился под началом другого надсмотрщика, то небрежность и лень навлекли бы на него, вероятно, всякие беды. Но я был горячо привязан к нему, жалел его и щадил по мере моих сил.

Жестокая несправедливость, жертвой которой Томас сделался в Лузахачи, видимо изменила все его взгляды и убеждения. Он избегал разговоров на религиозные темы, и я, зная это, не заводил их, но у меня были все основания предполагать, что он отошёл от религии, которая внушалась ему с детства и так долго руководила всеми его поступками. Он стал потихоньку совершать какие-то обряды языческого ритуала, которому научился от матери. Мать его была похищена и привезена сюда с африканского побережья и, по его словам, ревностно хранила все суеверия своего родного края. Случалось, что он как-то дико и бессвязно начинал вдруг утверждать, будто ему являлся дух его покойной жены» что он дал этому духу какие-то обещания, и мне даже порой казалось, что рассудок его иногда омрачается.

Во всяком случае, он весь переменился. Это был уже не тот прежний покорный и послушный раб, удовлетворённый своей участью и готовый отдать работе все свои силы. Вместо того чтобы действовать в интересах хозяина, как раньше, он теперь, казалось, прилагал все старания, чтобы принести как можно больше вреда. На плантации было несколько рабов, непокорных и смелых, которых он прежде сторонился. Но теперь он с каждым днём всё больше сближался с ними и вскоре завоевал их доверие. Они поняли, что он одновременно и храбр и осторожен и, что ещё более ценно, справедлив и не способен ни на какое предательство. Они чувствовали также его умственное превосходство и очень скоро признали его своим вождём. К ним присоединились и другие, руководствовавшиеся менее благородными целями и стремившиеся только чем-нибудь поживиться. Прошло немного времени, и они стали делать набеги по всей территории плантации.

Томас и в этой роли проявил себя как человек не совсем обыкновенный. Всё, что он предпринимал, делалось на редкость обдуманно и ловко. А если товарищам ого грозило наказание, он готов был прибегнуть к последнему средству, свидетельствовавшему об его исключительном благородстве. Физическая сила и душевное спокойствие его были таковы, что он мог выдержать то, что мало кому удавалось. Он мог вынести даже истязание плетью — пытку, как я уже говорил, не менее страшную, чем дыба. Когда другого ничего не оставалось делать, Томас готов был защитить своих товарищей, взяв всю вину на себя, и своим признанием ограждал более слабых от пытки. Такое великодушие и для свободного человека должно было считаться наивысшей добродетелью, — какого же восхищения оно достойно, если его проявляет человек под ярмом рабства!

Благодарение богу, тирания не всемогуща.

Как бы она ни пригибала рабов к земле, как бы ни топтала их ногами, ни держала их всеми известными ей способами в отупении и невежестве, ей не удаётся угасить в них дух мужества. Дух этот тлеет и тайно горит в их сердцах, и настанет час, когда он вспыхнет ярким пламенем, которое ни подавить, ни угасить невозможно!..

Пока я пользовался доверием мистера Мартина, я имел возможность оказывать Томасу значительные услуги, предупреждая его о подозрениях управляющего, об его намерениях и планах. Только недолго удалось мне сохранить это доверие — не потому, что мистер Мартин стал сомневаться во мне — уж очень легко было отводить подозрения такого тупицы, как наш управляющий, — но лишь потому, что у меня, по его мнению, не было тех способностей, какие должны быть у настоящего надсмотрщика. Наступило самое нездоровое в этих краях время года. Большинство рабочих моей группы прибыли сюда из более северных районов и ещё не успели привыкнуть к вредному воздуху рисовой плантации. Они тяжело болели лихорадкой, и случалось, что несколько человек одновременно выбывали из строя.