Слава богу, всю прошлую неделю Грейс была занята приготовлениями к своему первому званому ужину. Несомненно, это Катриона подала мысль таким способом упрочить положение Грейс в свете. И вместо того, чтобы по мере необходимости обращаться за советами к Элеанор, или леди Френсис, или хотя бы с ним самим обсудить список приглашённых, Грейс без оглядки пустилась в рискованное предприятие, взвалив на себя все приготовления. Приглашения были отправлены более чем полутора десяткам гостей — друзьям и знакомым семьи Найтон, а также нескольким особам, играющим важную роль в обществе. Ни одно из приглашений, посланных Грейс, не было отклонено — безусловно, хороший знак, указывающий на то, что свет её принял.
Однако когда Кристиан, стоя перед большим зеркалом, готовился к вечернему событию, его мысли занимал вовсе не список гостей и не то, что им подадут к столу. Нет, он размышлял о необычном послании, полученном двумя днями ранее, анонимной записке, которую дворецкий Найтонов Форбс нашёл лежащей на пороге.
Она была адресована Кристиану и запечатана сургучной печатью — чёрной сургучной печатью, — одной из тех, что обычно приберегали для траурной переписки. Почерк не был ни ярко выраженным мужским, ни сугубо женским, а ничем не примечательная писчая бумага на деле не предоставляла ни малейшей возможности найти отправителя. Всё послание состояло из единственной фразы:
Никому не дано знать, что значит потерять нечто ценное, пока этого не произойдёт.
Устрашающе таинственные слова несли в себе намного больше смысла, чем Кристиану хотелось бы признать. Он много раз перечитывал записку, и при этом всякий раз у него возникало сильное тошнотворное чувство, заставлявшее болезненно сжиматься желудок. Он подумывал отменить приём, но было уже слишком поздно. И в итоге Кристиан просто никому ничего не сказал о записке, надеясь, что сможет установить её происхождение тайно, не тревожа других. Но больше всего его беспокоило то, что он не знал наверняка, к кому имело отношение это письмо, ведь существовало так много возможностей. Никого из домашних — ни Грейс, ни Элеанор, ни леди Френсис или его самого — нельзя было исключить, угроза, содержащаяся в послании, могла касаться любого. Все они находились в опасности, а Кристиан оказался перед лицом как раз той ситуации, избежать которой пытался последние двадцать лет.
Кто-то ещё знал правду о прошлом и выжидал до сих пор с тем, чтобы раскрыть её именно сейчас, когда Кристиан женился на Грейс и вот-вот должен был состояться дебют Элеанор в обществе. Более неподходящее и злополучное время трудно было бы выбрать.
Кристиан отвернулся от зеркала, когда его камердинер Питер вошёл в комнату, неся только что начищенные сапоги.
— Этот сюртук превосходно на вас смотрится, милорд. Тёмно-синий — прекрасный выбор, — Питер поставил сапоги на пол рядом с креслом. — Что-нибудь ещё, милорд?
Кристиан покачал головой, и камердинер, поклонившись, собрался уходить, но прежде добавил:
— Леди Найтон просила передать вам, что она вместе с другими членами семьи и гостями будет ожидать вас в гостиной.
Кристиан поправил обшлаг:
— Гости уже начали прибывать?
— О да, милорд. Прибыли герцог и герцогиня Девонбрук, а также лорд и леди Иденхолл. Леди Френсис и леди Элеанор тоже уже спустились. А когда я начал подниматься по лестнице, у входа остановились две или три кареты.
Кристиан кивнул. Он быстро натянул сапоги, поправил галстук перед зеркалом и поспешил из комнаты, желая, чтобы хоть на этот вечер удалось выбросить из головы угрожающие слова таинственного послания.
Спустившись с лестницы, он услышал смех и разговоры, доносившиеся из парадной гостиной. Кристиан не вошёл сразу, а немного постоял за дверью, осторожно заглядывая внутрь. И вот, когда он изучал лица присутствующих в комнате, его поразила ужасная мысль. Что, если автор послания находится среди приглашённых? Конечно, это не его ближайшие друзья Девонбрук или Иденхолл, но множество других гостей знакомы с их семьёй с тех пор, как был жив его отец. Что, если один из них всё это время знал правду?
Обведя комнату взглядом, Кристиан увидел у камина Грейс. Она разговаривала с Катрионой и Августой. Кристиан помедлил, глядя на неё. Перемены, произошедшие за последний месяц, были разительны. Исчезла кроткая простодушная деревенская девочка, с дрожащими руками стоявшая перед алтарём в церкви Литл Бидлингтона. Её место заняла молодая женщина, которая делала всё, что в её силах, чтобы успешно играть свою новую роль — роль маркизы. Платье, которое она выбрала, чтобы надеть, он заметил раньше этим вечером, когда оно висело, переброшенное через спинку в изножье кровати, а он проходил мимо растворённой двери её спальни. Бледно-лиловый шёлк, усыпанный бриллиантами, мерцающими в пламени свечей. Он, помнится, подумал, что с её глазами и волосами это будет выглядеть восхитительно. И оказался прав.
Если бы только он оказался прав и в том, что касается его способности управлять собственной похотью.