Белый Север. 1918

— Видите ли, я свою среду знаю, — серьезно на этот раз ответил Самарин. — Генерала Корнилова глубоко уважаю как военачальника и человека. Однако если бы он дорвался до диктаторской власти, то залил бы страну кровью так, как большевикам и не снилось. Хуже того, тщась в меру своего разумения сохранить Россию, развалил бы ее и уничтожил. Офицеры представления не имеют об обществе, его проблемах и чаяниях. Осознавая это все, я и принял военное командование областью. Однако едва на эту роль найдется более достойная кандидатура, я покину ряды русской армии и поступлю рядовым во Французский иностранный легион. Других амбиций у меня не осталось.

Повисла пауза. Все ошарашенно воззрились на седоусого генерала. По всему выходило, что при таких вводных успехов на фронте можно было не ожидать вообще.

— Хоть варягов приглашай… — проворчал Максим, но в тишине его услышали все.

— Действительно, варягов! — неожиданно согласился Чайковский. — При всем уважении к вашим заслугам, товарищ Самарин, раз вы признаете, что не справляетесь с ситуацией… Отчего бы нам не пригласить генерала, способного вести войска в бой? Авторитетного в своей среде, но в то же время политически грамотного? Кого бы вы предложили, товарищ Самарин?

Тот, похоже, был готов к такому повороту беседы — да что там, прямо к этому подводил.

— Я предложил бы позвать генерал-лейтенанта Миллера. Он хоть и водил знакомство с покойным императором, однако идеи революции поддерживает. В отличие от многих, присяги Временному правительству не стыдится. Если бы он хотел заниматься контрреволюционной деятельностью, у него хватило бы мужества не принимать присяги. В войсках его уважают. Последнее его назначение было в Италию, он представлял там Ставку. Также могу уверенно рекомендовать генерал-лейтенанта Марушевского. Его Особая бригада даже в семнадцатом году показала блестящую выдержку в бою. Марушевский стал последним начальником Генерального штаба. Большевики арестовали его, и он, насколько мне удалось разузнать, бежал в Финляндию.

— Полагаю, следует обратиться к союзным послам, чтобы они помогли найти этих людей, — раздумчиво произнес Чайковский. — Разумеется, при условии, что они согласятся вернуться…

— Уверен, если они живы и в добром здравии, то сочтут своим долгом продолжить служение России даже в такой непростой обстановке, как у нас тут. Однако пока нам еще удастся их разыскать, да и путь неблизкий… В любом случае необходимо добиться сколь-нибудь значимых военных успехов в самом скором времени. Иначе кто бы к нам ни прибыл, командовать ему будет уже нечем.

— Но что мы можем сделать прямо сейчас?.. — произнёс Чайковский, не обращаясь ни к кому конкретно. — Какие будут соображения, товарищи?

Максим прекрасно знал этот тон ещё по той жизни: начальство не понимает, что именно следует делать, и многозначительно переглядывается между собой. Никто не торопится проявлять инициативу, чтобы потом не понести за неё ответственности. Да, то самое «совещание по поводу эффективности работы лошади», только вот в условиях войны… Сам Максим тоже на рожон лезть не торопился и наблюдал, как товарищи министры, путаясь в топонимах и военных терминах, обсуждают направления наступлений, оценивают силы и рисуют перспективы. В очередной раз он убедился, что в военном деле члены этого правительства военного времени смыслят не больше него самого. Да, несогласованность армии и гражданских властей в такой ситуации губительна.

— Товарищи министры, разрешите внести предложение? — не выдержал наконец Самарин.

Все с облегчением прекратили переговариваться и впились глазами в генерала.

— Полагаю, полезнее всего было бы полностью восстановить контроль над тыловыми уездами губернии. В конце концов, Северная область всё ещё находится в изоляции от территории Учредительного собрания; странно ожидать успеха в наступлении от войск, которые находятся в окружении и не могут соединиться с основными силами страны.

Министры переглянулись и согласно закивали. Конечно, заседавший в Уфе Комитет Членов Учредительного собрания — чаще его назвали Директорией — был для них высшим авторитетом. Сам Чайковский тоже собирался ехать в Уфу, пока Чаплин не уговорил его взять под крыло Архангельск.

— Следует в первую очередь занять восточные уезды губернии, — продолжил Самарин. — Это позволит в будущем осуществлять сообщение с верховным правительством в глубоком тылу, вдали от фронта.

— Вы имеете в виду Печорский уезд? — обернулся к висевшей на стене карте Лихач. — Но в том направлении, кажется, нет дорог, пригодных для переброски крупных отрядов. Если я не разучился читать карты, то там почти сплошь леса и болота! Хотя… мы можем воспользоваться рекой. Если англичане поднимались по Двине, почему бы нам не поднять отряд по Печоре?

Предложение Лихача было встречено неловкой паузой. Одно дело — подниматься по Северной Двине, на которой стоял Архангельск, да ещё англичанам. Другое — по Печоре, до которой надо ещё дойти через Белое море, и не на английских кораблях.