Белый Шанхай

Дону Фернандо уже доводилось бывать на острове Вампу, и он повел меня по плацам, на которых занимались маленькие смуглокожие кадеты. На вид им было лет пятнадцать-семнадцать, и в своих форменных шортах, рубахах с короткими рукавами, сандалиях и красных галстуках эти вояки напоминали безобидных бойскаутов.

В голове не укладывалось: неужели этих мальчишек отправят в бой? Впрочем, давно известно, что подростки — это самые преданные солдаты. Взрослые и опытные бойцы не бросаются в атаку ради идеи, а соплякам всегда кажется, что они могут перевернуть мир, если захотят.

Военными инструкторами на Вампу служат командиры Красной армии и бывшие немецкие офицеры. Кадеты учатся ходить строем и стрелять по соломенным мишеням, а в классных комнатах проходят занятия по марксизму, национализму и шапкозакидательству. Что еще нужно для превращения полуграмотного парнишки в идеальное пушечное мясо?

Оказалось, что мы прибыли на остров как нельзя кстати. После очередной стычки с Торговой палатой Сунь Ятсен перебрался на Вампу, и принялся готовиться к контрнаступлению. Узнав, что Фернандо привез оружие, начальник академии, Чан Кайши, срочно вызвал его к себе, а я остался ждать в теньке под банановым деревом. Там меня нашел молодой человек по имени Назар, присланный из Москвы на стажировку в большевистскую англоязычную газету «Народная трибуна».

Русские моментально узнают друг друга на чужбине: даже если ты много лет провел за границей, в твоем лице и повадках остаются верные приметы «нашего человека». Механизм этого узнавания для меня загадка: так, верно, птицы схожих видов интуитивно чувствуют, кто свой, а кто чужой.

Назару девятнадцать лет; он светловолос, розовощек и подвижен, как ягненок. Я сказал ему, что являюсь корреспондентом газеты «Ежедневные новости», и Назар почему-то решил, что это советское издание.

— Нам повезло, что мы оказались тут! — воскликнул он. — Сейчас Кантон — это главная арена борьбы с мировым капиталом!

Когда Назар сказал, что он живет не на Вампу, а в городе, и за ним скоро пришлют моторную лодку, я напросился поехать с ним. Во-первых, мне надо было добраться до телеграфа и отправить весточку Нине, а во-вторых, я все-таки решил сбежать от самодура Фернандо.

Кантон поразил меня. Его трущобы раскинулись не на земле, а на лодках, заполонивших многочисленные каналы и заводи. В Шанхае я видел живущих на сампанах людей, но местные плавучие деревни — это явление другого порядка: по словам Назара в них обитает около двухсот тысяч человек. В реке стирают, из нее берут воду для питья, а на речное дно спускают покойников — даже тех, кто умер от инфекционных болезней.

Бесконечные вереницы плоскодонок с полукруглыми навесами из тростника заполняют все пространство речных заводей, и по ним ходят, как по улицам. Здесь же сидят рыбаки с сетями и удочками, здесь же бродят куры, привязанные за лапу бечевкой. Маленьких детей тоже привязывают за ногу, чтобы не свалились в воду, а роль спасательного жилета выполняет сухое полено, прицепленное к спине.

Назар подвез меня к острову Шамянь, на котором располагается иностранная концессия и телеграф, но я не смог туда пробраться. Стоило мне заговорить с солдатами, охранявшими мост, как на меня наставили револьвер:

— Русский? Коммунист? Проваливай отсюда!

В связи с последними событиями Шамянь перешла на осадное положение, и тех, кто говорит с русским или немецким акцентом, сразу записывают во враги.

Искать другую телеграфную контору было поздно, и выяснив, что мне некуда идти, добрый Назар пригласил меня к себе — в общежитие советских служащих.

До места мы добрались в паланкинах. Назар долго извинялся за вынужденную эксплуатацию трудящихся, но солнце уже село, а ходить пешком по ночному Кантону небезопасно. Тут настолько велика ненависть к «белым дьяволам», что русским и немцам приходится носить на рукавах кусок материи со специальным иероглифом, чтобы сразу было понятно, что мы свои. Днем еще можно рассчитывать на эти повязки, а в темноте кто ж их увидит?

Мы сели в будки с резными решетками на окнах, носильщики подхватили нас и побежали, грохоча деревянными сандалиями по мостовой.

Переулки в Кантоне так узки, что в некоторых местах можно раскинуть руки и достать от стены до стены. Меня не покидало чувство, что мы попали в катакомбы, из которых нельзя выбраться.

Наконец нас доставили на тихую улочку, где в трехэтажном здании с балюстрадой находилось советское общежитие.

Назар жил в комнате, все убранство которой составляли портрет Ленина, расписной китайский шкафчик и циновки с голубыми фарфоровыми кирпичами в изголовье. Назар сказал, что это местная разновидность подушек — они приятно холодят затылок.

Ванная тоже произвела на меня большое впечатление — это был глиняный чан в половину моего роста, но настолько узкий, что мыться в нем можно только стоя.

Назар выдал мне кусок черного липкого мыла и средство от паразитов «Лизол».

— Добавь в воду не меньше столовой ложки, иначе подхватишь чесотку или еще что похуже.