Белый Шанхай

– С монетами надо расставаться легко, – учила ее Бэтти. – Если ты сейчас не прибарахлишься чулками «кроссворд» в клеточку, значит, в твоей молодости их не будет.

У Ады было чувство, что Шанхай взял ее в тиски, загнал в душную комнату в «Доме надежды», где действительно не было места ничему, кроме бесплодных надежд.

– Я ненавижу Шанхай, – проговорила она, глядя на раскачивающиеся на ветру фонари.

Митя удивился:

– Почему? Шанхай – это такой поэтичный город. Видишь надпись? Там сказано: «Дом превосходных ароматов – музыкальные пиршества с вином для маньчжурских и китайских гостей». А вон там: «Облако радости» – часовая мастерская. А дальше – «Сад вечной весны – душистое зерно и все виды сушеных овощей». Это очень красивые слова.

Ада засмеялась:

– Но я же не понимаю по-китайски.

– Я тебе объясню. Смотри, лавка угольщика – «Небесная вышивка». Аптека – «Благополучный союз всех добродетелей»

– А вот там, над чайным домом?

– «Храм счастливой середины – продается полуденный чай, пилюли „Белого феникса“, помогающие женщинам, глазные примочки из восьми драгоценных веществ и верные средства против соблазнительных последствий опиекурения».

– А что написано над рестораном?

Митя вздохнул:

– «Таверна пьяной луны: мясо черных кошек – излюбленное лакомство кантонцев».

Некоторое время шли молча.

– Ты меня любишь? – тихо спросила Ада.

– Конечно. Ты хорошая.

Ее все любили: Клим, Даниэль, Митя – каждый по-сво ему и совершенно бестолково. И что делать с этим – неизвестно.

Когда они вернулись домой, хозяин передал Аде записку.

«Мистер и миссис Уайер вернулись, – было написано рукой Эдны. – Бриттани уже у родителей. Завтра тебя ждут к восьми утра».

2

Лиззи не могла поверить, что она дома. Кругосветное путешествие заняло год, а ей казалось – всю жизнь. Кто бы мог подумать, что она будет так исступленно скучать по Шанхаю!

Комната ее была заставлена чемоданами, Бриттани копалась в их лилово-шелковом нутре, доставая проспекты выставки Британской империи, чулки, блузки, плюшевого пингвина.

– Какой хорошенький! Мама, а можно я с ним поиграю?

– Можно, можно.

За время путешествия Лиззи окончательно возненавидела Роберта. Всю дорогу он терзал ее рассказами о той злополучной аварии и клятвами больше не брать в рот спиртного. Он сокрушался о своих пони, которых заложил и не успел выкупить до отъезда. Он мешал ей жить, как камень, попавший в туфлю.

– В марте начинается сезон лошадиных аукционов, – бубнил он. – Из Монголии привезут сотню голов – будет из чего выбрать. Я бы купил пяток…

Лиззи смотрела на его оплывшую фигуру: Роберт так растолстел, что проломил бы спину любому пони. Он заставил ее разделить с ним позор и изгнание; во время плавания от Бомбея до Шанхая Лиззи изменяла ему с красавцем первым помощником – не столько из страсти, сколько из желания иметь свою частную жизнь, отдельную от супруга.

Лиззи до слез тронул радостный вопль Бриттани: «Мама вернулась!», но уже через десять минут громкий голос дочери стал действовать ей на нервы.

– Солнышко, пойди поиграй в свою комнату!

Но Бриттани вертелась вокруг как привязанная.

– Мам, а папа сказал, что вы видели принца Уэльского.

– Папа наврал.

– Нет, правда! Он сказал, что на выставке в Англии был принц Уэльский, сделанный из масла. Мам, а потом люди его съели?

– Не знаю, радость моя.

Главным сокровищем, добытым Лиззи, были европейские модные журналы. Пока Роберт грезил о лошадях, она придумывала, рисовала, писала очерки. «Флэпперс» должен был подняться на новый уровень. Как ни жаль было времени, проведенного в изгнании, этот год не пропал даром – Лиззи столько всего узнала, столькому научилась!

– Мама, ма-а-ам!

– Ну что?

– А я могу дорожные знаки придумывать! Давай я тебе скажу какие, а ты нарисуешь, и мы их в саду развесим, чтобы все соблюдали.

– Какие еще знаки, прости господи?

– «Нельзя бить лопатой червяков» – это очень важный знак, а то как дождь – они выползают, и садовник их казнит.

– Иди попроси папу.

– Но папа не умеет рисовать, как ты!

– Потом… Иди поиграй.

На следующее утро к завтраку явился Хью; он постарел, кожа на горле отвисла, как у индюка.

– Все, что ни делается, к лучшему, – говорил он, пихая сына локтем. – Людская память коротка: все уже забыли о том происшествии.

Роберт вымученно смотрел на него. «Какой Хью болван! – насмешливо подумала Лиззи. – Неужели он не понимает, что его утешительные слова – это соль на рану?»

– Эта женщина, Нина Купина… Она здесь? – спросил Роберт.

– Об этом не беспокойся. Я ее вот где держу! – И Хью показал костлявый, с выпуклыми венами кулак.

– Не надо, – поморщился Роберт. – Я и так виноват перед ней.

Он смотрел в тарелку, а Хью еще долго разглагольствовал о праве сильного, о том, что природа не терпит слюнтяйства и каждый разумный человек имеет право пользоваться возможностями, данными его нацией и общественным положением.

Чтобы сменить тему, Роберт начал расспрашивать старика о службе.