Белый Шанхай

Клим обещал исправиться. Он подружился с Лиззи – точно так же, как в свое время нашел общий язык с ее сестрой. Миссис Уайер не умела сдерживать свой темперамент. Она инстинктивно искала, с кем бы помериться силой, но победа вызывала у нее досаду и презрение к сопернику, а поражение – острое желание отыграться. Клим – один из немногих – умел сохранять шаткий баланс, при котором обе стороны признавались равными.

По вечерам, когда все сотрудники уходили домой, они садились у окна и болтали. Лиззи рассказывала о своих отношениях с Эдной:

– Однажды я подсунула ей в ридикюль сосиску, чтобы она там стухла. А Эдна вернула ее мне по почте – в красивой коробке с бантом; я подумала, что это подарок от поклонника. Правда, сосиска к тому времени засохла. Мы ее до сих пор подсовываем друг другу. То в комод с бельем, то в туфли.

– А сейчас сосиска у кого? – спросил Клим.

– У меня. Но еще не все потеряно.

Лиззи трудно было смириться с мыслью, что и старшая сестра, и она сама изменились и нужда в мести давно отпала.

– Я знаю, Эдна помогла мне открыть журнал, спасибо ей за это… – проговорила Лиззи. – Но она все равно смотрит на меня сверху вниз: она-то освещает землетрясение в Японии, а я – маскарад в доме Нины Купиной. Эдне кажется, что ее новости важнее.

Клим напрягся:

– Вы сказали – Нина Купина?

– Я была у нее в прошлую субботу, и мне показалось, что все устроено с большим вкусом. Кстати, эта дама подходит нам для интервью, пусть она расскажет о себе. – Лиззи достала телефонный справочник, полистала. – Вот ее номер, позвоните и договоритесь о встрече. Она русская, как и вы. А вопросы сейчас придумаем.

2

Клим как будто наблюдал за собой с театральной галерки. Лицо героя-любовника трагично, сердце – полуспущенный мячик со вдавленным внутрь боком: следствие неудачного полета в окно – разбил стекло и сам сдулся.

Лиззи курила, сидя в кресле.

– Ну же, звоните! Она наверняка сейчас дома.

Клим снял трубку.

– Алло! – Нинин голос.

Скороговоркой объяснил ей – интервью, вопросы…

– Конечно, приезжай.

В трубке треск – будто лопались собственные капилляры. Взгляд – бессмысленный – в стену, на Лиззи, на портрет Олив Томас у нее над головой.

– Заходи ко мне, – проговорила Нина. – Завтра часов в десять.

«Родная моя… Стоять одним коленом на стуле, прижимать трубку к пылающему уху. Командир партизан идет на переговоры во дворец. Это, конечно, ловушка. Тюрьма, кандалы, приговор на всех заборах. А, черт, плевать! Зато пожмем царевне руку».

– Возьмите с собой Назара, фотографа, – велела Лиззи. – Пусть сделает несколько снимков.

3

Лиззи отыскала Назара на Банде – он предлагал прохожим фотографироваться и в качестве образца показывал карточку дамы в белом платье.

Назар приехал в Шанхай месяц назад. Он был родом из Владивостока и служил мальчиком в фотоателье на Светланской улице. Мамка, вокзальная буфетчица, выгнала его из дому, когда нашла в кармане сына папиросы. По недоразумению Назар попал в толпу беженцев, и его занесло на «Монгугай» (один из кораблей адмирала Старка). С тех пор мальчик болтался между небом и землей.

Когда эскадра вышла из Гензана, четыре парохода остались в гавани – под командованием казачьего генерала Глебова. Японцы дали его людям работу – делать железнодорожные насыпи. Через полгода «Охотск», «Монгугай», «Защитник» и «Эльдорадо» последовали за остальными, но власти Шанхая категорически запретили казакам высаживаться в городе. Восемьсот пятьдесят мужчин – почти все молодые, несемейные, вооруженные, – куда их девать? Пароходы стояли напротив крепости Усун – без топлива и продовольствия; и точно так же, как Клим, Назар сбежал в город на китайской джонке.

У него не было ни друзей, ни родных. Языков он не знал. Все богатство – потрепанный фотографический аппарат.

– Как же ты снимал прохожих на Банде, если у тебя ни магния, ни реактивов? – удивился Клим.

Мальчик обиделся:

– Что ты пристал, как акула империализма? Они сами виноватые: нет чтобы побольше заплатить человеку…

Назар брал доллар, обещал принести снимки на следующий день и не приносил, а задаток проедал в столовой «Наяда», где «скатерти такие, как дамская юбка с кружевами». Жизнь мальчика протекала в поиске денег и спасения от разгневанных клиентов.

Каким-то образом Назар сумел объясниться с Лиззи, и она дала ему шанс проявить себя. К великому удивлению Клима, мальчик оказался весьма неплохим фотографом.

В девять Назар вместе с аппаратом и треногой был у «Дома надежды». Шляпа-канотье, куцый пиджачишко, китайские сандалии на босу ногу.

– А куда мы едем? – спросил Назар, втискиваясь вслед за Климом в переполненный трамвай. – К женщине? А какая она из себя? Я страсть как обожаю хорошеньких. А если ты уродина или хромая какая-нибудь – это нет, ко мне такая и не подходи…

Климу хотелось думать о Нине, но фотоаппарат больно тыкался ему в спину, а сзади звучал надрывный голос: