Белый шарик Матроса Вильсона (Сборник)

— Но ты-то веришь… Ай!

— Предупреждал ведь, что обдерешься. Под ноги не глядишь…

— Пусти… — Люся легко перескочила мшистую, спрятанную в папоротнике корягу. — Просто я с тобой заболталась…

— Эн ганг найт цанг унд найт аогенданг, — назидательно сказал Витька на северном наречии Вест-Федерации. — Что означает…

— Да знаю! «На пути не мели языком, чтоб под глазом не быть с синяком»…

— Ух ты! — изумился Витька. — Откуда?

Она ответила с покровительственной ноткой, совсем как в прошлом году:

— Радость моя, зимой, когда ты грызешь науки в своем Ново-Томске, я, по-твоему, где? Здесь, в Яртышском интернате. А твои «эмигранты» где? Здесь же… От них и научилась.

— Но ведь… Их же, говорят, всех по домам разобрали, — неловко сказал Витька.

— Не всех… Да и учатся-то все равно они там, вместе… Уж будто бы ты не знал!

Витька неопределенно повел плечом.

Было дело, в прошлом августе он вывел своим путем из Южной Пищевой слободы семерых мальчишек и шестерых девчонок — маленьких арестантов какой-то подлой тюремной школы. Кир, хозяин «Проколотого колеса», сказал — надо. Отец тоже. Витька тогда еще понятия не имел ни о Якорном поле, ни о Башне, но как поступать в таких случаях, знал не хуже Пограничников… Скандал, правда, случился немалый, и Витька всерьез поверил, что дед надерет ему уши, как «в старые добрые времена»… Но в скором времени дело замяли, тем более что ребятам все равно деваться было некуда… Потом Витьке и в голову не приходило, что кто-то будет об этом случае говорить и напоминать.

Он пожал плечами: нашла, мол, о чем разговаривать. Люся поджала губы: сам начал, не я. Тут они вышли на конную тропу. Навстречу проскакали на лошадях без седел трое практикантов из учебного центра заповедника. Помахали руками.

Тропа вывела из леса в ложбину с луговой травой и шапками кустарника. Воздух трепетал от кузнечиков и птичьего пересвиста. Сразу обдало солнцем. Прошли шагов двести среди высокой сурепки и белых зонтичных соцветий. С заросшего склона бежал среди кустов ручей. Вернее, даже речка — шириной метра три. Вода была темная, но очень прозрачная, видны все камушки.

— Перескочишь? — без всякой задней мысли спросил Витька.

Люся покосилась и, насупившись, стала расстегивать сандалетки.

— Стой… — Витька присел, храбро ухватил ее за спину и под колени и, выгибаясь от тяжести, ступил в ручей.

— Ай… Сумасшедший!.. Утопишь ведь…

— Ага… — И хотя ноги сводило от холода (вода-то из горного родника), нарочно затоптался посреди речки, будто теряя равновесие. Ах, как здорово она завизжала и вцепилась в него… А на берегу опять сказала:

— Сумасшедший.

И он опять сказал:

— Ага…

Взяли влево, стали подниматься по склону, к зарослям. Люся наконец обратила внимание:

— Ты почему хромаешь?

— А… Укусила пчелка за пятку…

— В прошлом году ты был гораздо серьезнее…

— Ну и что? С возрастом все глупеют…

Началась чаща дубняка, склон стал круче. Ветки хватали за плечи. Под рубашку Витьке скатился твердый желудь.

— Тут тропинка, только ее не видно… Руку давай.

Она послушно дала руку, но вдруг спросила:

— Вить… А Дину ты тоже носил на руках?

— Кого? — искренне удивился он.

— Ну, Дину Ясвицкую… которую ты с теми ребятами привел.

— С чего ты взяла?

— Она говорила… Ты ее нес от платформы…

— Святые Хранители! Состав стоял полминуты, насыпь высокая, дождь, скользко, они продрогли. Я и один их парнишка хватали всех на руки без разбора, тащили вниз… Я даже не помню, как кого зовут!

Он говорил правду. Он помог этим ребятам и считал, что дело сделано. Потом он с ними почти не встречался. Потому что… потому что разные он и они, это было ясно сразу. Конечно, они хорошие люди, особенно старший (Антон, кажется), но… Витьке неловко было от их какой-то сдавленности, прижатости. Наверно, потом все у них наладилось. Теперь им хорошо, это главное. А для Витьки важны были не те, кого он вывел оттуда. Важен был тот, кто там остался.

«Цезареныш…»

Никогда Витька вслух так его не называл. Ого, скажи-ка такое! Но издалека-то, в мыслях, можно. И Витька заулыбался от наплыва радостной ласковости. И конечно, тут же толкнулось беспокойство: как он там?

А у Люси было свое на уме. И когда выбрались из дубняка к черной, горячей от солнца сланцевой осыпи, Люся отдышалась и спросила, будто слегка дурачилась:

— Вить, а ты раньше с девочками дружил по-настоящему?

Он уточнил серьезно:

— Кроме тебя?

— Ну…

Тогда он глянул краем глаза и сказал покаянно:

— Что скрывать, было. В давнем детстве…

— Правда?

— Ага… Ее звали Зинаида.

3

Все ее, семилетнюю, так и звали, полным именем. И ребята, и взрослые. Несмотря на миловидное личико и роскошные ресницы, была она храбрая, самостоятельная и твердо знала, что дети ничуть не глупее учителей и родителей. А иногда и умнее… Витька же в ту пору был нерешительный мамин мальчик, и что нашла в нем Зинаида, навсегда осталось непонятным.