Белый шиповник. Сборник повестей

- Дак ведь, милый, - извиняющимся голосом заговорил старик, - кузнец говорит: инструмента нету. Напильник, скажем, копыто опилить, и то купить негде.

- Совести у него нету, - строго ответил Борис Степанович. - Самого бы его так подковать. А напильник я принесу, ещё приедете сюда, так я через утильщика передам.

- Вот спасибо, вот спасибо… - закивал возница. - Кузнец-то говорит: не продают за безналичный.

- За наличный бы купил, копейки стоит! Не трактор ремонтирует - живую лошадь куёт. Ну, Пономарёв Игорь, как вы сегодня? Настроены посетить учебное заведение? Я ведь только на минуточку остановился… Ладно, какой урок-то прогулял?

- Географию… - убито ответил Панама.

- Ну вот что. Будут спрашивать - скажи, я тебя задержал: ругал за контрольную. Кстати, ты хоть иногда в учебник русского языка заглядываешь? Так, хотя бы из любопытства…

Панама стал рассматривать трещины на асфальте. А уши его, он чувствовал, опухают и становятся такими огромными и горячими, словно к голове приставили две оладьи.

- Ну ладно, смотри, на второй урок не опоздай. - И Борис Степанович зашагал к школе. Он шёл размашисто, широко, и тяжёлый портфель в его руке, казалось, ничего не весит.

В прошлом году, когда Борис Степанович появился в школе, в первый же урок задал контрольную и поставил двадцать две двойки! Никогда ни один учитель столько двоек не ставил. После этого началось: каждый день диктовка, какие-то игры на составление слов, весь класс кроссвордами увешал. Вообще-то заниматься у Бориса Степановича интересно, но уж больно легко двойку заработать. А у него получать двойки почему-то очень неловко. Посмотрит, словно сквозь человека, и скажет:

- Встань, Пономарёв, у тебя чувство юмора есть?

- Ага…

А класс уже замер.

- Так это ты что, для смеха написал: “Над городом мурлыкали журавли”? Дай дневник, хочется мне на память оставить автограф. Кстати, напиши это слово на доске и объясни классу его значение…

Все хохочут, Пономарёв готов через все четыре школьных этажа провалиться. Борис Степанович сидит, не улыбнётся, бородку пощипывает, только в глазах ехидные черти пляшут. Портфель у него словно сундук у фокусника: никогда не знаешь, что он оттуда вынет. Один раз достаёт пакет полиэтиленовый с кусочками моркови, другой раз вытаскивает хлыст какой-то с костяной ручкой, а то ещё какие-то железки, ремни, пряжки…

А как-то пришёл на урок в сапогах и в красном пиджаке! И штаны белые. Вообще-то, конечно, красиво, но так по улице не ходят. И ему, наверное, самому неловко было. Как только звонок, он бегом, только каблуками простучал, и в такси. Другого бы учителя ребята сразу спросили, почему он так одет, а этого только спроси, он тебе так ответит - не обрадуешься.

Он при ходьбе носки ног в стороны раскидывает. Старшеклассники-мальчишки все ему подражают. Весь десятый класс так ходит.

“Обязательно, когда подрасту, бороду такую отпущу, - подумал Панама, открывая тяжёлую школьную дверь. - Не для красоты, а просто так”.

Г лава третья

СТОЛБОВ И ДРУГИЕ

- Ты чего географию-то промотал? Кино показывали! - встретил Панаму Столбов, его товарищ по парте. - А я тут такую книгу достал про дореволюционных шпионов. Не знаю только, как называется: начала нет и конца тоже. Написано: “Продолжение в следующем выпуске…”

- Столбов!

Столбов закрывает рот, но ненадолго.

- Там, понимаешь, один шпион придумал такое средство…

- Столбов, пересядь к Фоминой.

- Марьсанна, я больше не буду…

- Кому я сказала?

Столбов сгребает с парты учебник, тетрадку и плетётся к окну, где сидит Юля Фомина. С ней не поговоришь. Она на истории всегда математику делает. Закроется учебником и пишет. Попробовал Столбов слушать. Учительница рассказывает, как в Древнем Египте пирамиды строили… Неинтересно. Он ещё в начале года учебник истории до конца прочитал.

- Знаешь, - шепчет он Юле Фоминой, - “в одном переулке стояли дома, в одном из домов жил упрямый Фома…”.

Юля молча показывает ему из-под тетрадки чистенький крепкий кулак.

С ней лучше не связываться, она всех сильнее в классе. Ещё бы, спортсменка, фигуристка! Того гляди, на чемпионат мира попадёт. За ней недавно тренер в школу на машине приезжал.

Столбов один раз видел, как она тренируется. Как шлёпнется на лёд. Даже гул пошёл. Губу закусила. А тренер сбоку подзуживает:

- Сама виновата, торопишься, всё хочешь рывком взять. Соберись, соберись… Ещё разок!

А потом по телевизору показывали - танцует так легко, вроде это одно удовольствие.

- Больно, наверное, об лёд-то биться? - спросил тогда её Столбов.

- Нисколечко.

“Вот это сила воли, - думает Столбов. - Её даже учителя боятся. Нужно на тренировку, так она с последнего урока, никого не спрашивая, уходит. Директор в коридоре встретит: “Ну, Юленька, как наши успехи?” “Наши”! А сам, наверное, на коньках-то и ездить не умеет.

“Спасибо, хорошо”. И глазки такие скромные сделает, как будто тихонькая такая девочка. А на самом-то деле она совсем другая.

Она на чемпионате победила немку одну на какие-то сотые балла. Немка ревёт, вся Европа на её слёзы в телевизор смотрит. Жалко, конечно…”