Белый шиповник. Сборник повестей

- Наш пионерлагерь был недалеко от границы, и мы сразу оказались в тылу у немцев. Правда, я их ни разу не видел. Прошёл слух, что всех ленинградских детей фашисты отправляют в Германию, и тогда местные жители стали нас прятать. Месяца через два нас завезли в такие леса и болота, что туда фашисты и полицаи нос боялись сунуть. Только тут другая была беда. Места глухие, дикие, людей почти нет. Деревни маленькие - три - пять домов, хутора, а не деревни. Жителям нас всех прокормить было трудно. Тогда нас разобрали по семьям. Ты поедешь к тем старикам, у которых всю войну жил я. Они мне заменили отца и мать. Ты к ним поедешь. Понял?

- Понял!

- Ещё мороженого хочешь?

- Хочу. А реставратор тоже с тобой жил?

- Нет. Коля был нашим пионервожатым. Он всю войну добывал продукты и кормил всех нас. Это вернейший человек!

Глава пятая

“СВЕТИЛА В ОКНА ТУСКЛОГО ВАГОНА…”

Верный человек чуть не опоздал к поезду. Они так неслись к вокзалу, что не успели ни о чём поговорить.

- Ты вот что, старик! - кричал реставратор, когда Петька уже стоял в тамбуре вагона. - Адрес у тебя в рюкзаке, на бумажке! Проводница тебя высадит! Клава тебя встретит! А телеграмму подал - всё будет нормально! Старик! Держи хвост морковкой! Старик!..

Он бежал за поездом, кричал, что не сказал самого главного. Что-то выкрикивал про скит… про деревню Староверовку… поминал какие-то книги… иконы…

Петька ничего не понял. Расстроился ещё больше. Пошёл к себе в купе и залез на верхнюю полку. Стучали колёса. Скрещивались за окном пути. Мигали семафоры. “Сидеть бы сейчас дома! Читать книжку! Или помогать капитану Никифорову ловить преступников”, - печально думал он.

Прямо перед Петькиной полкой четыре мужика резались в карты. Разговор шёл интересный и даже, как показалось мальчишке, героический. Да и вообще картёжники Столбову поправились. Широкоплечие! С обветренными лицами и хриплыми голосами. “Настоящие трапперы”, - подумал о них Петька, припомнив сразу и “Зверобоя” и “Последнего из могикан”, и даже “Дерсу Узала”…

- Счас лося… Лося надо брать, - говорил хрипло один из мужиков, упираясь мощным подбородком в воротник грубого свитера. - Лось тут непуганый. А лось - это что? Это мясо! В городишко приедешь - с руками оторвут. Значит, содействие городу в обеспечении продуктами.

- А разве тут не заповедник? - спросил его парень в очках и в жёлтой нейлоновой куртке, которую Петька сразу оценил: канадская или японская.

- Намёк понял! - сказал хрипатый. - Нет, дорогуша, тут не заповедник. Вот с вальта я и пойду! Не заповедник тут! И вот ещё вам в придачу. А вы каким промыслом живёте?

- Наука! - сказал очкастый и засмеялся. - Как это? Стас? Какая наука?

- Эта… - сказал его партнёр. - Этнография! Во!

- Это как же? Вот наше дело исконное - охота. А вы, я извиняюся, как?

- Очень просто, - говорит очкастый и запевает: - “Я ехала домой, двурогая луна… светила в окна тусклого вагона”.

Петька смотрит на них с верхней полки с уважением, первый раз он видит этнографов.

- Вы, так сказать, собираете ценности материальные, а мы духовные. Вот вам дамочка! Тут деревни пустые стоят, а в них, знаете ли, пропадает всякая утварь, или, к примеру, иконы… Доски мы их называем, а это сейчас в большом ходу…

- Видал! Видал… - недобрым смехом засмеялся ещё один игрок, по виду тоже охотник. - А потом “рус ляпти, рус балалайка…” Скалки, прялки…

- Именно, именно… - смеется очкарик. - Не пропадать же этому в мёртвых деревнях… “Светила в окна тусклого вагона…”

- А в раньшее время церковных воров знаешь как убивали? - интересуется тот, с недобрым смехом. И тоже запевает про двурогую луну.

- Так дикие люди были! Опьянённые дурманом религии, они видели в иконах так называемые святыни, а не произведения искусства… А мы возвращаем народу утраченное достояние.

- И сколько же такое достояние дает, если, скажем, милиция застукает? - интересуется охотник.

“Что это он? - думает Петька. - При чём тут этнография и милиция?”

- “Светила в окна тусклого вагона…” - поёт очкастый. - Меньше, меньше, чем за охоту без лицензий. Да ещё в заповеднике.

- Не заповедник здесь… Не заповедник, - говорит охотник. - Вот вам раз! Два! Три! И… погоны! - И он довольно начинает подпевать про окна тусклого вагона.

“Что это они поют неправильно, - думает сквозь дремоту Петька, не “тусклого вагона”, а “окна тусклые вагона”, а тусклых вагонов не бывает, это окна тусклые…”

Трясётся вагон на стыках, гудит разговорами. В каждой секции своё. Ребёнок плачет, гармошка играет… Но разговоры всё больше про деревню да про места, мимо которых мчится поезд.

- То, что сейчас деньги вкладывают в Нечерноземье, это не только экономика… - говорит кто-то в соседнем купе. - Это наш национальный, патриотический долг, нужно воскресить исторический центр России…

- Болото не стоит! Оно наступает! Мы сейчас осушаем те земли, которые полвека назад обрабатывались… А озёр сколько болотом затянуло… - толкуют в проходе.

- И… милай, - встревает, суди по голосу, старуха, - я девчонкой была - всё озёры да озёры кругом, а теперя болотина онна…