Белый шум

В тот вечер никому не хотелось готовить. Мы сели в машину и поехали на торговую улицу где-то в глуши, за городской чертой. Бесконечная полоса неонового света. Я остановился у заведения, где подавали курятину и шоколадные кексы. Мы решили поесть в машине. Машина вполне соответствовала нашим запросам. Нам хотелось есть, а не глазеть на людей. Хотелось набить желудки и поскорей с этим покончить. Мы не нуждались ни в пространстве, ни в ярком свете. И уж совсем ни к чему было сидеть друг против друга за столом и совместными усилиями плести за столом тонкую и сложную перекрестную сеть кодов и сигналов. Мы были согласны есть, глядя в одну сторону, почти ничего не видя дальше своих рук. Все это смахивало на какое-то оцепенение. Дениза принесла еду в машину, раздала бумажные салфетки. Мы начали трапезу. Ели полностью одетые – в пальто и шапках, – ели молча, терзая куриные крылышки и ножки руками и зубами. В напряженной сосредоточенности все помыслы свелись к единственной неотвязной мысли. Я с удивлением обнаружил, что страшно проголодался. Я жевал и глотал, почти ничего не видя дальше своих рук. Вот как голод уменьшает вселенную. Вот он – край зримого мира пищи. Стеффи оторвала от куриной грудки хрустящую кожицу и отдала Генриху. Кожицу она никогда не ела. Бабетта обсосала косточку. Генрих обменялся с Денизой крылышками – большое на маленькое. Он считал, что маленькие крылышки вкуснее. Все отдавали Бабетте косточки – обгладывать и обсасывать. Я отогнал от себя мысленный образ мистера Грея, развалившегося нагишом на кровати в номере мотеля, – картинка нечеткая, расплывчатая по краям. Мы послали Денизу за новыми порциями и молча стали ее ждать. Потом вновь набросились на еду, почти ошеломленные глубиной своего наслаждения. Стеффи негромко спросила:

– Почему астронавты не падают вниз?

Наступила пауза – мгновение, выпавшее из вечности.

Дениза перестала есть и сказала:

– Они легче воздуха.

Мы все перестали жевать. Повисла тревожная тишина.

– Там нет воздуха, – сказал наконец Генрих. – Они не могут быть легче того, чего нет. Космос – вакуум, если не считать тяжелых молекул.

– А я думала, в космосе холодно, – сказала Бабетта. – Если там нет воздуха, как там может быть холодно? Почему бывает тепло или холодно? Из-за воздуха – по крайней мере, так я считала. Если нет воздуха, не должно быть холодно. Это как день без погоды.

– Неужели там совсем ничего нет? – спросила Дениза. – Что-то же должно быть.

– Что-то есть, – раздраженно сказал Генрих. – Тяжелые молекулы.

– Когда не знаешь, надевать ли свитер, – сказала Бабетта.

Вновь наступила пауза. Мы немного подождали, гадая, окончен ли разговор. Потом опять взялись за еду. Принялись молча обмениваться лишними кусочками курицы, совать руки в картонные коробки с жареной картошкой. Уайлдер любил мягкие белые ломтики, и все выбирали их для него. Дениза раздала маленькие пакетики с водянистым кетчупом. Как и все в машине, наши облизанные пальцы пахли жиром. Мы менялись кусочками и глодали кости.

Стеффи вполголоса спросила:

– А в космосе очень холодно?

Мы снова стали ждать. Потом Генрих сказал:

– Зависит от того, как высоко заберешься. Чем выше, тем холоднее.

– Минуточку! – сказала Бабетта. – Чем выше, тем ближе к солнцу. А значит, теплее.

– С чего ты взяла, что солнце находится высоко?

– Как же оно может быть низко? Чтобы увидеть солнце, надо посмотреть наверх.

– А ночью? – спросил Генрих.

– Оно находится с другой стороны земли. Но люди все равно смотрят наверх.

– Самое главное в теории сэра Альберта Эйнштейна, – сказал он, – солнце не может быть наверху, если стоишь на солнце.

– Солнце – огромный расплавленный шар, – сказала Бабетта. – Стоять на солнце невозможно.

– Он же сказал «если». По существу, нет ни верха и низа, ни жары и холода, ни дня и ночи.

– Что же есть?

– Тяжелые молекулы. Весь смысл космоса в том, что там могут остывать молекулы, улетевшие с поверхности гигантских звезд.

– Как молекулы могут остывать, если не существует ни жары, ни холода?

– Жара и холод – всего лишь слова. Считай, что это просто слова. Нам приходится употреблять слова. Не можем же мы только мычать.

– Это называется солнечная королла, – сказала Дениза, затеявшая отдельную дискуссию со Стеффи. – Мы видели ее недавно, когда смотрели прогноз погоды.

– А я думала, «королла» – это машина, – сказала Стеффи.

– Всё на свете – машина, – сказал Генрих. – Нужно понять самое главное: глубоко внутри гигантских звезд происходят самые настоящие ядерные взрывы. Русские баллистические ракеты, которые должны внушать всем такой страх, – полная ерунда. Тут взрывы в сотни миллионов раз мощнее.

Наступила долгая пауза. Никто не произнес ни слова. Вернувшись к еде, мы успели откусить и разжевать только один кусочек.

– Предполагается, что эту безумную погоду нам устраивают русские физики, – сказала Бабетта.

– Какую безумную погоду? – спросил я.

– У нас есть физики, у них есть физики – предположительно, – сказал Генрих. – Они хотят сгубить наш урожай, влияя на погоду.

– Пока что погода нормальная.

– Для этого времени года, – язвительно вставила Дениза.