Белый танец (СИ)

Шевцова ничего не ответила, только взглянула исподлобья, не скрывая злости. А я в который раз с удивлением подумала: ну вот как так получается – вроде родные брат и сестра, выросли вместе, а такие разные? И ещё мне было любопытно, знает ли она, что мы с её братом вместе. Про сожжённый журнал она, конечно, в курсе, а про остальное?

Мы с Володей как-то не обсуждали этот вопрос. Один раз, ещё в августе, он обронил, что родители его наверняка будут против наших отношений, но тут же заверил, что это ерунда. «Жизнь моя – мне и решать».

Возможно, они до сих пор оставались в неведении. Больше он на эту тему не заговаривал, а я и не спрашивала.

Весь урок Володина сестра сверлила меня взглядом. Ну и демонстративно ничего не делала. Я старалась её игнорировать – в конце концов, не мне получать оценки.

Ну и конечно, за лабораторную Ольга Фёдоровна влепила ей двойку. Шевцова раскипятилась: оставляете вместо себя всяких неучей, а потом ещё и двойки ставите. Грозилась, что будет жаловаться, и умудрилась так достать Ольгу Фёдоровну, что та её попросту выставила за дверь.

Не знаю уж, жаловалась кому-то Шевцова или нет, но на следующем уроке она сидела молчком и не выступала, а позже подошла к химичке и попросила исправить оценку.

Ольга Фёдоровна смилостивилась и разрешила прийти после занятий. Правда, сама она отлучилась по делам и препоручила мне проследить, как та выполнит работу. Не очень-то мне хотелось, конечно, торчать с Шевцовой в пустом кабинете, один на один, но что поделаешь…

В общем-то, она на этот раз не фыркала и гонор свой не показывала. Сидела и тихонько царапала формулы в тетради. Иногда задумывалась и начинала грызть кончик ручки.

Минут через пятнадцать в кабинет химии заглянула Света Дударева, тоже из десятого «А».

– Можно я Надю тут подожду?

Дударева, в отличие от Шевцовой, училась на одни пятёрки и наверняка примчалась сюда не просто подождать подружку, но и как-нибудь исхитриться и помочь.

И хотя эта Надя раздражала меня неимоверно, я решила не вставать в позу. Сейчас она выглядела беспомощной. Ну и потом я ещё очень живо помнила, как сама была на её месте, когда исправляла математику.

– Ладно, – позволила я, подмечая, как сразу повеселела Володина сестра. – Но только не подсказывать!

Велела я для проформы.

Уткнувшись в книгу, я делала вид, что не замечаю, как Дударева старательно изображает что-то на пальцах. А потом и вовсе удалилась в лаборантскую. Чёрт с ними обеими. Пусть.

Я расставляла колбы и пробирки по ящичкам, когда до меня донёсся их разговор. С какой-то стати говорили они в полный голос, ничуть не стесняясь.

А вот это уже наглость, поразилась я. Хотя бы вид эта выскочка делала, что выполняет работу самостоятельно.

Я вышла из лаборантской с твёрдым намерением одёрнуть обеих, но Шевцова, увидев меня на пороге, сообщила, что уже всё сделала.

Угу, сделала, хмыкнула я про себя, но в ответ только кивнула. Она собрала сумку, тетрадь положила на учительский стол и, попрощавшись – вполне вежливо, кстати – направилась к дверям.

– Ну так вот… – продолжила она, очевидно, прерванный моим появлением разговор. – Володька должен был приехать на майские праздники, но у него там бурный роман…

– Роман? – переспросила Света Дударева.

– Ага, влюбился. И ехать сюда теперь ни в какую не хочет…

Обе вышли из кабинета в коридор, и уже оттуда донеслось:

– Ой, слушай, я забыла, что тебе Володька нравился. Но у тебя же уже всё? Целый год ведь уже прошёл…

Я застыла на пороге не в силах пошевельнуться. Внутри стало пусто и холодно. Сердце как будто превратилось в кусок льда. Какое-то время спустя вернулась Ольга Фёдоровна и застала меня почти на том же месте. Я лишь отошла на пару шагов в сторону, да привалилась спиной к стене.

Ольга Фёдоровна о чём-то спрашивала, и я даже отвечала, правда, на автомате, не вдумываясь. И, видимо, невпопад, потому что она вдруг обеспокоилась, принялась меня тормошить и в конце концов отправила домой. Кажется, я соврала ей, что голова у меня болит. Или не голова? Неважно. На самом деле, тогда никакой боли почему-то не было. Был шок, оцепенение, пустота. Я пыталась переварить услышанное и… не получалось.

Боль пришла потом, на следующее утро. Она колотилась в горле, сдавливала грудь, пульсировала в висках безжалостной мыслью: он забыл меня, он влюбился в другую? До конца ещё не верилось, время от времени пробивалось сквозь гудящий рой мыслей: да не может такого быть!

Два дня я ходила сама не своя. Всё думала и думала над словами Нади Шевцовой. Может, она что-то напутала? А, может, вообще назло ляпнула? Она ведь противная и меня терпеть не может. Вдруг она знает про нас и специально сообщила? Однако Володя говорил, что с сестрой он ничем не делится и вообще они мало общаются. Да и эта её фраза про роман предназначалась не мне, я, можно сказать, случайно услышала.

 Эти терзания и метания совсем меня измотали. То я хваталась за малейшую надежду, то, наоборот, меня засасывало отчаяние, и сердце… оно то дрожало, то замирало, то сжималось в тугой болезненный комок.