Белый тапир и другие ручные животные

Выпускать сейчас узника только для того, чтобы пересадить его в другую тару, было бы жестоко, и я помчался в Мальмчёпинг. Там, на окраине города, гостя ждала огромная клетка, которую построил мой друг Таге Вальберг. Таге не только превосходный наблюдатель, он делает зарисовки птиц, и теперь ему представилась возможность поработать с моделью, какую не часто увидишь у нас в стране, тем более в Сёрмланде. Сам я рассчитывал поснимать беркута на воле в тех районах Даларна, где работал над фильмом «Дикие дебри». Дело было в сентябре, и как раз в сентябре — октябре беркуты летят на юг над центральной Швецией, но сразу выпускать привычного к теплым ветрам «испанца» в краю, где уже начало подмораживать, конечно, было немыслимо. Сперва надо убедиться, умеет ли он охотиться, как переносит холод и достаточно ли крепок для вольной жизни.

Никогда еще дорога до Мальмчёпинга не казалась мне такой долгой; наконец мы доехали. Я выломал доску из ящика и увидел жуткое зрелище. Длина беркута от клюва до конца хвостовых перьев — около девяноста пяти сантиметров. Передо мной и впрямь был беркут, но бедняге подогнули хвост и втиснули его в шестидесятисантиметровый ящик! Я поспешил сорвать крышку. Долго ком перьев оставался неподвижным, потом ящик качнулся, орел поднялся и вскочил на край. Словно джинн из лампы Аладдина, из маленького ящика явилась огромнейшая птица — она казалась особенно большой из-за того, что взъерошила оперение. Во всем мире пернатых не увидишь более внушительной позы: голова и грудь откинуты назад, крылья расправлены, глаза мечут молнии… Сразу понимаешь, почему орла принято считать символом неодолимой силы.

Всем, кому приходится обращаться с орлами, советую быть начеку, когда птица принимает вот такую оборонительную позу. Подойдешь слишком близко — в тебя молниеносно, с невероятной силой вопьются длинные острые когти, причем выпаду предшествует поза, которая среди орлов воспринимается как знак того, что чаша терпения переполнилась, жди возмездия, а человеку может показаться изъявлением покорности: красиво изгибая шею, птица наклоняет голову вперед. Если вы промешкаете, вас мгновенно поразят мощные когти одной, а то и обеих ног!

Однако дон Педро, или просто Педро, как я назвал гостя из Испании, вел себя очень кротко, и уже через час я кормил его из рук. Затем мы с Таге совместными усилиями сняли с лапы беркута крепкий кожаный ремешок. К ремешку была прикреплена проволочная петля — очевидно, Педро держали на привязи.

Таге ухаживал за орлом, как нянька. Кормил, чистил, разговаривал с ним, создавая атмосферу спокойствия и контакта, без чего животное в любом, даже самом образцовом зоопарке чувствует себя скорее узником, чем гостем. Я в это время разъезжал по стране со своими первыми фильмами о природе, зарабатывал деньги, чтобы было на что снимать «Дикие дебри», и при всем желании не мог налаживать дружбу с Педро.

В итоге он ко всем, кроме Таге, относился довольно сдержанно. Когда я навещал Педро, у меня всегда был припасен для него большой кусок мяса, двигался я неторопливо и всегда что-то тихо приговаривал. Но как ни старался я успокоить Педро, весь вид его красноречиво говорил, что я нежеланный гость. Он никак не хотел меня признавать. Взяв мясо, орел неизменно принимал ту самую, замечательно красивую, но отнюдь не дружелюбную «геральдическую» позу, которую мы наблюдали, когда он вышел из деревянной темницы. Глаза у него были холодные, как у кобры, и я чувствовал, что приручить его мне будет не просто. Да и надо ли стремиться к этому? Чем дальше от людей он будет держаться, очутившись на воле, тем лучше.

А однажды произошло событие, после которого беркут много дней смотрел на меня с лютой ненавистью и надолго сохранил недоверие ко мне. Я не мог понять, в чем дело, и только случай помог мне догадаться, что вызвало бурю эмоций, преобразившую нашего Педро.

В тот день я пришел с фотоаппаратом, намереваясь поснимать Педро. И только начал готовить аппарат, как беркут уже встревожился. Когда же я испытал фотовспышку возле клетки, он громко, пронзительно закричал — получилось что-то вроде заунывного «клюэээ», издаваемого желной. Продолжая кричать, беркут метался между перекладинами и дергал их когтями так, что вся клетка сотрясалась. Перекладины, похожие на балки, помещались на разной высоте, это позволяло Педро в несколько приемов подниматься к потолку, до которого от земли было метров пять. Хоть какое-то упражнение для крыльев, ведь как ни просторна была клетка, а все же тесновато для настоящего полета. Первая перекладина была укреплена на высоте примерно ста восьмидесяти сантиметров.