Как утверждало радио, правящая партия проиграла выборы. К власти пришла новая коалиция. В нее входила партия Великого Социалиста. За нее проголосовала масса народу, в основном обитатели Мрака. Возвращаясь в Гургаон, мы видели толпы сторонников победившей партии, заполонившие город. Правила дорожного движения были писаны не про них, они ездили где хотели, свистели вслед хорошеньким (на их вкус) женщинам и всячески выражали свою радость. Чернь захватила город.
Мистер Ашок целый день не вызывал меня. Спустился вниз только вечером и велел ехать в отель «Империал». В машине не выпускал из рук сотовый, кричал в него:
— Мы в полном говне, Ума! Вот за что я ненавижу свой бизнес. Нами помыкают эти...
— Не ори на меня, Мукеш! Это ведь ты уверял, что исход выборов предрешен. Ты, ты! А теперь нам с налогами полная жопа!
— Хорошо, я займусь этим. Беру это на себя, отец! У меня с ним встреча в «Империале»!
У отеля мистер Ашок вылез из машины, все так же прижимая к уху телефон. Вернулся он через сорок две минуты в сопровождении двух мужчин. Наклонился ко мне:
— Поступаешь в их полное распоряжение, Балрам. Я возьму такси. Закончите — сразу домой.
— Да, сэр.
Двое по очереди похлопали мистера Ашока по спине, он поклонился, сам открыл им дверцу. Политики, не иначе, вон как расстилается. Мужчины сели в машину. У меня екнуло сердце. Один — тот, что справа, — был мне знаком. Виджай, герой моих детских лет, сын свинопаса, бывший автобусный кондуктор, ныне политический деятель из Лаксмангарха. Он снова сменил обличье — теперь на нем был шикарный костюм бизнесмена и галстук.
Виджай велел отвезти их на Ашока-Роуд, повернулся к спутнику и произнес:
— Ублюдок все-таки предоставил мне свою машину.
Тот фыркнул, опустил стекло и сплюнул на дорогу.
— Уважение должен нам оказывать, разве не так? Виджай самодовольно хихикнул и громко спросил меня:
— Сынок, в машине есть что выпить?
— Да, сэр.
— Покажи-ка.
Я достал из бардачка бутылку и протянул ему.
— Приличное пойло. «Джонни Уокер, черная этикетка». И стаканчики найдутся, сынок?
— Да, сэр.
— Лед?
— Нет, сэр.
— Ну ничего. Обойдемся безо льда. Налей-ка нам, сынок.
Я снял правую руку с руля и налил. Они вцепились в стаканчики и принялись пить виски большими глотками, будто сок.
— Если с этим будет какая заминка, сразу сообщи мне. Пришлю ребят, уж они с ним поговорят.
— Все пройдет без сучка без задоринки, не волнуйся. Его отец всегда в конце концов раскошеливался. Мальчик, правда, жил в Америке, где ему засрали мозги. Никуда не денется, заплатит.
— Сколько?
— Семьсот тысяч. Мы бы и на пяти сотнях сошлись, но ублюдок начал сразу с шестисот — вот ведь обалдуй, — ну я и говорю: семьсот, и он соглашается. А не заплатите, говорю, конец всем льготам с угольком и налогами. И ты, и твой брат, и отец без штанов останетесь. Он сразу вспотел, и я понял: дело выгорело.
— А ты уверен? После разговора с ребятами богатые шелковыми делаются. До того приятно посмотреть, даже встает.
— Не гони волну. Он не один, на других оттянешься. А с этим все будет путем. Сказал, в понедельник привезет. Встречаемся в «Шератоне». Там отличный ресторан в цокольном этаже. Тихо, спокойно. Удобное место.
— Чудесно. Ужин за его счет.
— Само собой. Куриные кебабы там — пальчики оближешь.
Приятель Виджая прополоскал рот виски, проглотил, рыгнул и цыкнул зубом.
— А знаешь, что самое замечательное в этих выборах?
— Что?
— Мы продвинулись на юг. У нас теперь плацдарм в Бангалоре. Сам ведь знаешь, за ними будущее.
— За югом будущее? Чушь.
— Ну почему же? Каждое третье новое офисное здание возводится в Бангалоре. Это и есть наше будущее.
— Пошли они все на хрен. Ни одному слову не верю. Юг — это сплошные тамилы[43]. А знаешь, кто такие тамилы? Черножопые. Мы — сыны ариев, которые завоевали Индию. Мы сделали их своими рабами. А теперь они нас поучают.
— Сынок, — Виджай подался вперед, — плесни еще.
За вечер они выхлестали всю бутылку.
К трем часам ночи я вернулся в Гургаон. Сердце у меня колотилось. Почему-то хотелось еще немножко побыть с машиной. Я помыл ее и протер. Три раза кряду. Бутылка из-под «Джонни Уокера» валялась на полу салона. Даже пустая она представляла собой ценность на черном рынке. Я поднял ее и направился к общей спальне.
Ради такого куша, как пустая бутылка из-под дорогого виски, Меченого можно и разбудить, авось не обидится.
На ходу я крутил бутылку в руке — даже пустая она весила немало.
Крутил быстрее и быстрее.
И невольно замедлял шаг.
Звон разбитого стекла наполнил парковку, проник в вестибюль и эхом разнесся по всему зданию, всколыхнув даже тринадцатый этаж.
Я выждал пару минут.
Никого.
Я поднял с пола бутылку с отбитым донышком, поднес к свету, пощупал острую, как бритва, кромку.
Удобная штука.
Ногами я сгреб осколки в кучку, собрал их один за другим и отнес в мусорное ведро. Принес веник и тщательно подмел. Опустился на колени и внимательно осмотрел пол, проверил, не осталось ли где стеклянного крошева. Громко провозгласил: