Белый Трибунал

Тредэйн замер, размышляя. Ошибка не смертельная, но больше нельзя позволять себе ошибаться. Для предстоящего дела оставшейся силы хватит с избытком, а когда оно будет сделано, остальное уже неважно. Так что нет причин паниковать.

Колдун подождал, прикрыв глаза, однако холод внутри только усилился. Волосы на загривке зашевелились, его захлестнул всепоглощающий ужас, и Тредэйн понял, что не один в кабинете.

С ним был Сущий Ксилиил.

Колдун открыл глаза и снова увидел переменчивое сияние пришельца. Невероятно, как вмещает его маленькая комната это громадное существо. Зная, что сопротивление бесполезно, Тредэйн с содроганием покорился вторжению чужого разума в свое несчастное сознание.

Более того, он уже разобрался, что, впуская чужака в себя, он и сам получает возможность лучше понять чужой разум. Тредэйн широко распахнул все двери - и внезапно обнаружил в Ксилииле чувство, вполне понятное человеку. Любопытство.

Холодное, чуждое, бесконечно далекое, однако, несомненно, это было любопытство, и предметом его был сам Тредэйн. Видимо, чужак уловил его недоумение, потому что в тишине возник сияющий голос:

Ты наказал виновного. Ты восстановил справедливость.

Тредэйна по привычке задал вопрос вслух:

– Почему ты все время повторяешь эти слова?

Вопрос не был отторгнут сознанием Ксилиила, но прямого ответа Тредэйн не получил, ни в словах, ни в образах. Лишь усилилось ощущение любопытства. Тредэйн отчетливо представлял, как холодные светящиеся пальцы роются в содержимом его памяти, не находя того, что искали.

Терпеть этот обыск было невыносимо. Слова могли бы прервать его.

– Зачем ты пришел? - спросил Тредэйн.

Любопытство.

Ты наказал виновных. Знание? Воля… Справедливость?

Автонн.

Между обрывками понятий чудилась некая скрытая связь. Тредэйн попытался открыться шире, впустить в себя и уловить все оттенки чужой мысли.

Наказание виновных. Знание. Автонн.

Очень ясный образ Автонн - и тут Тредэйн по-настоящему соприкоснулся с ней через сознание Ксилиила, увидел ее приглушенное сияние и понял, что она близка, что она присутствует в его мире, хотя и за гранью человеческого восприятия. Однако Тредэйн на Мгновение коснулся ее и ощутил настойчивый призыв:

Симбиоз сознаний.

Эти слова всплыли из глубин его памяти. Точного смысла Тредэйн постичь не мог, но сумел ухватить смутный намек на объединение.

Сияющий мир, затопленный скверной, навеки померкший. Великий хор объединенных разумов, умолкший навсегда.

Наказание виновных. Аномалия. Изгнание. Автонн.

Образы, слова и ощущения обрушились на него лавиной, и Тредэйн наконец понял, чего искал Сущий Ксилиил в его крошечном человеческом сознании: понятия справедливости или мести - которые так часто сливаются в нераздельное целое. Оба эти понятия были чужды Сознающим Сияния, чье совершенство не нуждалось в насильственном исправлении. По крайней мере, так воспринимали себя Сознающие.

Но Сущий Ксилиил был Аномалией, и его разум был искажен по определению. Ксилиил стремился постигнуть идею справедливости и мести, чтобы вооружиться ею против доводов и призывов Автонн. И он с полным основанием надеялся обнаружить в сознании Тредэйна ЛиМарчборга кое-что из того, что искал.

Удовлетворение? Радость победы? Уверенность? Покой?

Ничего этого он не найдет. А что найдет?

Разочарование? Печаль? Мучительный страх перед будущим?

Это - да. Много ему с этого проку…

Тредэйну нечего было предложить Ксилиилу, нечем ответить на мысленные упреки Автонн.

Ты восстановил справедливость.

– Пока она ничего не дала мне, но все еще изменится.

Тредэйн не знал, произнес ли он эти слова вслух, но раздумывать было некогда, потому что его внимание отвлек скрип двери. Он обернулся как раз вовремя, чтобы увидеть, как дверь кабинета широко распахнулась.

19

Незадолго до полудня весть о приговоре Дремпи Квисельда добралась до дома ЛиТарнгравов. Этой вести ожидали, и все же она потрясла домочадцев осужденного.

Каждый встретил ее в соответствии со своим характером. Жена почтенного Квисельда заперлась у себя в спальне и лила слезы в подушку. Прямой наследник, Пфиссиг Квисельд, весь день провел в кабинете, составляя длинное и красноречивое прошение о помиловании, обращенное к дрефу Лиссиду. А Гленниан ЛиТарнграв, как всегда, скрылась от бед в музыкальной комнате.

Сидя за клавесином, она дала свободу пальцам, и ее горе изливалось в тревожной мелодии резкими нестройными аккордами. Гленниан часто таким образом спасалась от внутреннего разлада, и часто за клавишами к ней приходило вдохновение. Но не теперь. Чем дольше она играла, тем глубже становилась печаль и сумятица в мыслях.