Белый трибунал

Спящий Пфиссиг не подозревал о его присутствии и не делал бесполезных попыток сопротивляться. Он только ощутил сквозь сон ледяные пальцы, вторгнувшиеся в его беззащитный разум и завладевшие всем его существом. Проснувшись, он уже не принадлежал себе, и оставалось только подчиниться. Крошечная частица его сознания, оставшаяся свободной, в ужасе и отчаянии бессильно наблюдала, как Явление неторопливо перебирает его мысли и воспоминания, отыскивает нужные и затем, ловко дергая за невидимые нити, принуждает марионетку подняться с постели. Пришелец уверенно направлял его к той стене спальни, где за резной панелью скрывался потайной шкафчик.

Пфиссиг отодвинул панель и извлек на свет пачку драгоценных бумаг. Свободная часть его сознания в ужасе смотрела, как тело несет их к камину, где еще тлели оставшиеся с вечера угли. Неимоверным усилием он сумел на миг остановить свою руку, но в следующую секунду чужая воля одержала верх, и рука покорно швырнула бумаги в огонь. С минуту он ждал, пока над краями листков не расцвел алый цветок, потом язычки пламени заплясали веселее, и скоро в камине осталась лишь тонкая пленка пепла. Где-то в глубине души всколыхнулась жалость к себе и горькое разочарование, но Пфиссиг едва ощутил их, потому что Явление еще не закончило свое дело. Искусный кукловод направил тело обратно в постель. Пфиссиг чувствовал, как оно забирается на перину и подтягивает к подбородку теплое одеяло. На мгновение мозг обожгла яркая вспышка: чистый свет, не причинивший боли. Затем она погасла, и все кончилось. Пфиссиг крепко спал.

Утром он проснулся поздно, бодрый и отдохнувший. Вот только последние шесть месяцев жизни начисто исчезли из его памяти.

Управлять сознанием других людей обходится дорого.

Тредэйн сидел в отцовском кабинете. На столе перед ним стояли часы. Нижняя колба была полна темной пыли. Посещение Пфиссига поглотило последние частицы его колдовской силы. Пора было отдавать долги.

Страх почти уравновешивался желанием положить всему этому конец. Все равно как, лишь бы все побыстрее закончилось. Как ни ужасно Сияние, это вес же лучше, чем мучительно ждать конца.

Прошлой ночью, когда упала вниз и погасла последняя сияющая пылинка, он ждал, что Злотворный немедленно предъявит свои права на него. Однако ночь сменилась рассветом, утро превратилось в полдень, а Ксилиил не появлялся. Если бы не память о сделке, с каждым часом все горячее пылающая в мозгу, Тредэйн счел бы, что о нем забыли.

Наконец, ближе к вечеру, он понял, что от него требовалось. Еще несколько минут — и он бы ушел.

В дверь внизу застучали, потом целая горсть щебня ударила в ставень. Гленниан, понятное дело. Кому еще придет в голову бросать камушки в окно? Кому он нужен, кроме нее? Как ни странно, эта мысль доставила ему удовольствие. Повидаться с ней в последний раз… Это облегчит боль потери. Попрощаться…

Прихватив свечу, Тредэйн спустился вниз, открыл и впустил девушку в гостиную.

Она стояла среди останков заросшей паутиной мебели, точь-в-точь как прошлым вечером, только теперь на ее лице сияла улыбка. Когда-то она показалась ему не слишком красивой, но сейчас Тредэйн понял, что ошибался.

— Получилось! — объявила Гленниан. — У Пфиссига пропали из памяти шесть последних месяцев. Он совершенно здоров, но ничего не помнит. Просто чудо!

Не такое уж и простое… Ему удалось улыбнуться.

— Да, понимаю. Это, конечно, твоя работа. Слов нет, чтобы высказать, как я тебе благодарна.

— Уже высказала.

— Этого мало. Я тебе стольким обязана…

— Ты мне ничем не обязана, Гленниан. Я был рад помочь тебе. Хоть раз моя сила была потрачена на что-то стоящее. Жаль, что я не догадался раньше.

— Ты словно прощаешься… — в восторженном голосе девушки засквозила тревога.

— Да. Удачно, что ты зашла сегодня. Мне было бы жаль уйти, не простившись с тобой. Я как раз собирался выходить.

— Сейчас? О чем ты говоришь? Кто же пускается в путь на ночь глядя?

— Иногда приходится. Пожалуйста, не спрашивай меня.

— О… понимаю… И надолго?

— Навсегда.

— Даже так? С чего вдруг?

— Не «вдруг». Я закончил все дела здесь, и больше меня ничто не удерживает в Ли Фолезе.

— Значит, ничто? Ну что ж… — ее улыбка погасла. — Можно спросить, куда ты направляешься?

— Собираюсь в путешествие. Довольно далекое.

— И если бы я не застала тебя, даже не попрощался бы?

— Я думал, что не знал, что сказать на прощанье. Но, кажется, ошибся. Я знаю, что хочу тебе сказать. Вот что: я теперь понял, что ты во многом была права. Ты назвала мои мечты о мести мелкими…

— Я погорячилась.

— Ты была права. Единственный раз я сделал что-то стоящее, когда помог тебе. Все остальное было пустой тратой сил. Я о многом жалею, очень о многом, и больше всего — о жизни, которую мог бы разделить с тобой. Надеюсь, ты не обидишься на мои слова.

— Нет, — медленно проговорила она. — Как странно. Когда я девчонкой всюду за тобой таскалась… ты не представляешь, как часто я мечтала услышать от тебя именно такие слова. Столько лет прошло, а я все мечтала…

— Значит, я не ошибся? Это могло бы сбыться?

Гленниан кивнула.

— Но почему «бы»?