Белый трибунал

— Меня удерживал не страх. Есть куда более весомая причина. Чтобы воспользоваться кольцом, необходимо прежде всего надеть его на палец. Смотри, — Клыкач растопырил корявые, узловатые пальцы. — Видишь? Двадцать лет работы на Костяном Дворе. К тому времени, как я закончил дешифровку, кольцо не налезало мне даже на мизинец.

— Понятно, — Тред помолчал и вдруг взял кольцо в руки. Оно легко скользнуло на средний палец правой руки тринадцатилетнего мальчишки. Никаких особых ощущений — обычное простенькое украшение. — Вот, значит, зачем вы все это рассказали мне и почему наблюдали за мной с самого начала.

— Ты догадлив и проницателен, мой мальчик, но дело не только в этом. Дело прежде всего в твоей молодости. Ты совсем ребенок, и ты в большой беде. Я словно увидел в тебе себя, впервые попавшего сюда, но себя иного, получившего возможность, какой у меня не было: прожить другую жизнь вне этих стен.

— Вне этих стен…

— А быть может, с твоей помощью и я подышу напоследок воздухом свободы.

— Говорят, из крепости Нул не бывает побегов.

— Правильно говорят. Чтобы бежать отсюда, нужно чудо.

— И продуманный план…

— Я уже все продумал. Времени мне хватило.

— А на что способно это ваше кольцо?

— Без указаний Юруна — ни на что. В этом-то вся проблема. Ты знаешь, каково наказание за колдовство или за пособничество колдуну. Сейчас твоей жизни ничто не угрожает. Жалкая жизнь, но она может тянуться долго. А если откроется, что ты замешан в колдовстве… Готов ли ты на такой риск?

Тредэйн встретил взгляд старика, в котором не было ни следа старческого слабоумия. Глаза смотрели внимательно и твердо.

— Когда начнем? — спросил Тред.

* * *

— Неполадки устранены, верховный судья, — объявил комендант. — Зачинщики перебиты, и порядок восстановлен.

— Вот как… — Гнас ЛиГарвол сверху вниз рассматривал посетителя. Тот терпеливо ждал. Похвальное самообладание, а вот способность справляться с возложенными на него обязанностями — сомнительна, и это при явно дурном характере. — Помнится, вы уже пять лет занимаете эту должность?

— Совершенно верно, верховный судья.

— Известно ли вам, что случаи нарушения порядка во вверенной вам тюрьме за это время участились в два раза?

— Это не удивительно, верховный судья, ведь ее население более чем утроилось.

— Вы оправдываетесь?

— Объясняюсь.

— Объяснение неудовлетворительно.

— Сожалею, что вызвал недовольство верховного судьи.

— Прежде всего, вам следует сожалеть о недовольстве Автонна!

Верховный судья позволил себе величественно сдвинуть брови, но это многозначительное движение не поколебало самоуверенности подчиненного. Офицер не выказывал ни осознания своих недостатков, ни раскаяния, ни приличествующего в подобной ситуации смирения. Подобная гордыня заслуживала немедленного наказания.

— Мне сообщили, что бунт застал ваших якобы подготовленных подчиненных врасплох. Попытайтесь объяснить бездействие вашего наблюдательного отдела.

— Бунт не был подготовлен и вспыхнул внезапно. Такие вспышки непредсказуемы. Поймите, верховный судья, приток политических заключенных в последние годы заставляет нас работать на пределе возможного. Сами по себе полы не представляют опасности. В большинстве своем они совершенно безобидны.

ЛиГарвол нахмурился. Этот человек, по-видимому, не понимает значения собственных слов. Он явно относится к тем морально близоруким людям, которые по природе особенно подвержены влиянию Злотворных.

— Настоящие преступники — другое дело, — продолжал, не замечая своего промаха, начальник тюрьмы и комендант крепости Нул. — Они по определению не терпят законов и ограничений. Столкнувшись с насилием, они неизбежно оказывают сопротивление.

— С насилием? — переспросил судья. — Так вы расцениваете справедливость Автонна и верных ему людей?

— Уголовникам едва ли доступно абстрактное понятие справедливости. — Начальник тюрьмы наконец осознал свою оплошность и заметно покраснел, — Они голодны, плохо одеты, у них слишком тяжелая работа и слишком много заключенных в одной камере — разумеется, с их точки зрения , верховный судья.

— Вы их жалеете? — судья заметил смущение собеседника и понял, что тот еще не безнадежен. Можно было надеяться на его исправление.

— Я их понимаю, — упрямо возразил офицер.

— И что же вы поняли?

— Что люди, склонные к нарушению закона, проявляют упорство и под невыносимым давлением, и что вспышки возмущения неизбежны. А вы другого мнения, верховный судья?