— Я счастлив служить Белому Трибуналу. — Побледневшие лицо говорящего противоречило страстности его заявления. — Но я не совсем понимаю, что от меня требуется. Я что-то неверно понял, или верховный судья уже заручился свидетельством жены благородного ландграфа ЛиМарчборга?
— Эта женщина болтлива, неумна и подвержена перепадам настроения, — равнодушно произнес ЛиГарвол. — Трибунал предпочитает не полагаться на показания столь ненадежных свидетелей. Кроме того, показания леди Эстины не содержат никаких сведений о деятельности вашего господина, вина которого, хотя и установлена, должна быть доказана перед судом. Для этой цели желательно было бы получить показания одного из слуг ЛиТарнграва.
— Понимаю, — Дремпи Квисельд сглотнул.
— Естественно было бы предположить, — заметил верховный судья, — что лицо, занимающее в доме подсудимого такое высокое положение, как вы, пользуется доверием своего господина.
— Не то чтобы
— И, тем не менее, вы имели возможность наблюдать за благородным ландграфом ЛиТарнгравом. Вы, бесспорно, обладаете сведениями, которые можно рассматривать как конфиденциальные.
— Верховный судья, прошу вас, поймите… Мои предки из поколения в поколение служили ЛиТарнгравам. До меня управляющим был мой отец, и я надеюсь, что мой сын займет это место после меня. Мы всегда служили честно, и…
— Верность — редкая добродетель, почтенный Квисельд, — задумчиво протянул ЛиГарвол. — Однако она должна принадлежать достойным. Вы, как человек, наделенный определенной свободой, ответственны за выбор достойного предмета своей преданности. Если вы ошиблись в выборе, в этом только ваша вина. Вы меня понимаете?
— Да, верховный судья.
— Надо ли говорить, — продолжал ЛиГарвол, — что в первую очередь человек несет ответственность за человеческий род в целом? Следовательно, его первоочередная обязанность — оказывать посильную помощь в выявлении и искоренении колдовства. Этот долг преобладает над всеми прочими.
— Я понимаю, верховный судья.
— Однако отрицать значение прочих обязанностей может лишь человек, прискорбно обделенный умом. Нельзя, например, сбрасывать со счетов вашу преданность своей семье.
— Мне уже дали понять, верховный судья…
— Вы упомянули своего сына — полагаю, вы высоко его цените?
— Мой Пфиссиг — толковый, славный паренек. Когда-нибудь из него получится отличный управляющий.
— Возможно, его ожидает лучшая судьба, поскольку его отцу теперь представляется возможность принести пользу одновременно и человечеству, и своим близким. Объясняю. После осуждения Джекса ЛиТарнграва как сообщника колдуна все имущество благородного ландграфа переходит в собственность Белого Трибунала. Как вы знаете, ЛиТарнгравы владеют огромным состоянием. Трибунал так же щедр в вознаграждении своих друзей, как беспощаден в преследовании врагов.
При последнем замечании слушатель вымученно улыбнулся.
— Пора доказать, кому принадлежит ваша верность, почтенный Квисельд, — игрушечный голосок куклы верховного судьи приобрел странную гулкость. Должно быть, голос настоящего судьи ЛиГарвола звучал в далеком прошлом подобно колоколу. — Настало время показать, на чьей вы стороне.
Дремпи Квисельд пыхтел, надувал щеки, заламывал пальцы и бледнел, не в силах решиться. Наконец он заговорил:
— Я как-то подслушал их разговор — моего господина, Джекса ЛиТарнграва, и его друга Равнара ЛиМарчборга. Я слышал, как они говорили, когда думали, что их никто не слышит, глубокой ночью. Порой я наблюдал за ними и содрогался от ужаса перед зрелищем, представавшим моим глазам. Теперь, наконец, чувство долга возобладало над страхом, и я поведаю вам всю правду.
Судья ЛиГарвол, сложив ладони, взглянул на него с высоты своего положения.
— Со всеми подробностями, — приказал он.
Видение поблекло и исчезло. Тредэйн стоял, уставившись в пустоту. Мысли с трудом ворочались в голове, не в силах справиться с лавиной новой информации. Все эти страшные годы он не винил в своем несчастье никого, кроме безликого Белого Трибунала. Правда, его беспощадный фанатизм воплощался для Тредэйна в облике верховного судьи, но ненависть была направлена на весь Трибунал в целом. Ему никогда не приходило в голову, что отца и братьев погубило предательство. Но теперь, узнав о нем, Тредэйн не усомнился в том, что именно так оно все и было, правдивость виденных им сцен была очевидна с первого взгляда.
Тред равнодушно подумал, что ему следовало бы испытывать ярость или ненависть. Ничего подобного он в себе не находил. Ледяная бездна и пламя, дрожащее на ее краях. Впрочем, он подозревал, что пламя скоро разгорится ярче и растопит лед безразличия.
И еще этот голос, вторгающийся в сознание: