Поднявшись, Тредэйн без сожаления покинул кабинет, спустился вниз, через кухню выбрался на задний двор и глубоко вдохнул холодный сырой воздух. До его нового жилища не одна миля, а тащиться в такую даль не хотелось. Но экипажа среди ночи не найти. Пришло в голову, то крошечная частица колдовской силы легко прогонит усталость. Совсем малая толика, это так просто… и представил себе вытекающие из колбы песчинки — и побрел, тяжело переставляя ноги. На ходу Тредэйн начал перебирать новоприобретенные сокровища и вскоре забыл обо всем, даже об усталости. Тредэйн почти не замечал, куда несут его ноги, но краем сознания, как видно, отмечал путь, потому что в конце концов оказался на уютной Солидной площади, где яркие фонари освещали порог его нового дома.
Поднимаясь по безукоризненно чистым мраморным ступеням, Тредэйн заметил лежащий на них сверток. Тонкая пачка грубой желтоватой бумаги… черные чернила… какой-то узор…
Нахмурившись, он поднял памфлеты, мгновенно заметив знакомую кайму из мушиных крылышек. Опять эти Мухи! Пока он бродил по городу — как ему представлялось — в полном одиночестве, кто-то еще не спал и не терял времени даром. Пожалуй, эти листки раскиданы по всему городу. Он наугад перелистнул пару страниц. На сей раз никаких картинок, только текст. Сочинение на тему Трибунала. Прочитает, когда будет время. Только не сегодняшней ночью.
Проходя через прихожую к себе в комнаты, Тредэйн не переставал задумчиво хмуриться. Эти Мухи не только дерзки, но изобретательны и настойчивы. Большой тираж и тайное распространение. Так можно завоевать весь город, и даже выбраться за его пределы. Возможно, стоит последовать их примеру. Да, так он и сделает. Уронив брошюру на стол, заваленный серебряными монетами, Тред еле дотащился до постели.
Два дня спустя в окне на фасаде особняка на Солидной появилось скромное, но разборчивое объявление:
ДОКТОР ФЛАМБЕСКА
ВРАЧ ИЗ СТРЕЛЯ
ВОССТАНАВЛИВАЕТ НАРУШЕНИЯ
ВНУТРЕННЕГО РАВНОВЕСИЯ
Солнце еще не успело прожечь дыру в утреннем тумане, когда появились первые пациенты.
10
— Да, но вы могли бы уделить мне хоть полчаса, — настаивала Эстина.
— Солнце встало. Мне пора выезжать, — отвечал супруг.
— Но перед дорогой следует поесть. Я приказала накрыть на стол. Копченый угорь, плетеный каравай, свежий яблочный сидр, вишневое варенье — ваши любимые кушанья. Я так старалась угодить вам, и, мне кажется, вы можете хотя бы… — голос сорвался, и Эстина замолчала, чтобы успокоить нервы. Крейнц не одобрял крикливых и сварливых женщин. У женщины должен быть мягкий, нежный голос. Разумеется, он прав. Он всегда прав.
— Хоть пятнадцать минут, — нежно взмолилась Эстина.
— Пятнадцать минут, — снизошел Крейнц.
Эстина не собиралась тратить время впустую. Муж должен был унести с собой только приятные воспоминания о последних минутах перед расставанием, чтобы все время разлуки только и мечтать о воссоединении с ней. Рука об руку супруги проследовали в Утренние покои, где на застеленном узорчатой скатертью столе ждал заботливо накрытый завтрак. Слуг не было видно. Нынче утром леди Эстина хотела оставить мужа для себя одной.
Они сели, и Эстина наполнила тарелку мужа, потом положила себе.
Крейнц отхлебнул яблочный сидр и нахмурился.
— Кажется, начинает бродить, — заметил он.
— О, нет, — встревоженная леди поспешно сделала глоток. — Нет, нет, он еще сладкий.
— Вы уверены в этом?
— Абсолютно. Поверьте мне! — усердно уверяла его. Эстина. Ее супруг полагал спиртное отравой для тела и ума. Он никогда не запрещал ей вино или пиво, но Эстина сама отказалась от них, чтобы доставить удовольствие мужу. Она считала эту жертву ничтожной ценой за его одобрительный взгляд.
— Что ж, я доверяю вашему мнению, миледи, — объявил Крейнц к ее восторгу. Допив сидр, он принялся за еду.
Некоторое время леди молча смотрела, как он ест. Ни одного лишнего движения, в десятитысячный раз отметил она, почти хирургическая точность. Любая ошибка казалась невозможной. За десять лет их брака она не запомнила ни одного случая, когда муж был в чем-либо не прав. Даже его наружность, размышляла жена, отражает совершенство души. Например, его дорожная одежда — безупречного покроя, без единого пятнышка… Недоброжелатели называют его
Как бы то ни было, он избрал ее не за красоту, и даже не за богатство, а только ради ее души. В этом Эстина не сомневалась.
Минуты улетали. Заполнить их было ее заботой.
— Как омлет? — заботливо спросила Эстина.
— Правильно приготовлен, — определил Крейнц, немного поразмыслив.