Белый ветер

Так вот в чем дело! Их представляли к наградам за разминирование. Левашов знал, что и сегодня награждают иногда орденами и медалями саперов за сложное разминирование. Но как-то не связывал все это со своим именем и именами своих подчиненных.

Церемония награждения состоялась вечером, она приурочивалась к важной для города памятной дате. Поэтому их и вызвали так срочно прямо с учений. Большой зал Дома офицеров был переполнен. На темных пиджаках ветеранов и парадных кителях офицеров сверкали ордена и медали. Пришли пионеры, приехали гости. В фойе играл духовой оркестр.

На сцене в президиуме сидели особо заслуженные люди: шахтеры, ткачихи, колхозники. Одна с виду совсем девчонка, а смотри-ка — Герой Социалистического Труда!

Все было очень торжественно. Внесены боевые Знамена частей, с приветствием выступили и ветеран войны, Герой Советского Союза, кавалер ордена Славы трех степеней, а ныне знатный механизатор, и академик, бывший в сороковые годы бойцом народного ополчения, и та самая девчонка — Герой Социалистического Труда, уже давно работавшая в счет будущей пятилетки и, что особенно поразило Левашова, совершившая пятьдесят прыжков с парашютом. От воинов-десантников выступил украшенный орденами ветеран, которому хлопали особенно громко.

А потом настал момент, когда пятнадцать солдат и офицеров пригласили на сцену. Они вышли строем и замерли по стойке «смирно», пока зачитывали Указ Президиума Верховного Совета.

«За разминирование бывших районов военных действий, — торжественно звучали в наступившей тишине слова указа, — и проявленные при этом мужество и отвагу наградить орденом Красной Звезды: гвардии лейтенанта Гоцелидзе Арчила Вахтанговича, гвардии лейтенанта Левашова Юрия Александровича, капитана…»

Четыре человека были награждены орденами, одиннадцать, в том числе Копытко и Букреев, — медалями «За отвагу». Первый секретарь обкома, депутат Верховного Совета СССР, еще молодой, с полным, добродушным лицом, вручал награду, крепко жал руку и поздравлял каждого в отдельности.

И каждый четко, по-военному поворачивался к залу и громко произносил: «Служу Советскому Союзу!»

Потом была художественная часть, на сцене кто-то пел, танцевал, но Левашов ничего не слышал. Его охватило блаженное настроение. «Эвфория», — сказал бы, наверное, эрудит Розанов. Но Розанова не было рядом. И Цурикова, и Шурова. И Наташи тоже… Ему захотелось скорее помчаться к ней, домой, к друзьям, в свою роту…

Еле дождавшись перерыва, Левашов выскочил в фойе и нашел там других, столь же нетерпеливо ожидавших возможности побыстрее вернуться домой.

Словно угадав их желание, им сообщили:

— Вертолет вас ждет. Можете отправляться, герои.

…А вскоре, оглушительно треща, раскачиваясь, вертолет снова опустился на землю, еще раз взревел и замолчал. Они вернулись домой.

Было очень холодно, почти морозно. С черного, безлунного неба, затканного тяжелыми, неприятными тучами, падал на землю то ли дождь, то ли мокрый снег, нечто ледяное и липкое…

Порывистый ветер беспорядочно швырял эту мешанину в лица людей.

Было около часа ночи, но, к счастью, дежурный догадался прислать за ними газик. Прижавшись друг к другу, чтоб согреться, они ехали ночными улицами, которые были расчерчены светом и тенями от болтавшихся из стороны в сторону ночных фонарей.

Сначала завезли в военный городок сержантов, а потом доставили по домам офицеров. Возле дома Левашов поднял глаза и увидел, что в его окне горит свет. Волнуясь, на одном дыхании взбежал он по неосвещенной лестнице, нажал кнопку звонка… И как всегда, дверь открылась почти мгновенно.

Свет падал на Наташу сзади, лица ее не было видно, только золотились распущенные по плечам волосы. И опять она была не в домашнем халате, а в строгом костюме, в туфлях, словно готовилась идти куда-то в гости. Но она никуда не собиралась, она ждала его.

Левашов, как был в шинели и фуражке, бросился к ней, стиснул в объятиях, подхватил на руки, внес в комнату, опустил на диван, примостился рядом. Запыхавшийся, счастливый, освободившийся сразу от всех забот и тревог…

Фуражка скатилась на пол. Наташин костюм смялся, от шинели и ремней шел крепкий устоявшийся запах влажного сукна, кожи, стылого ночного холода. А она вдыхала его, словно аромат лучших духов, перебирала его спутавшиеся волосы, гладила ладонью по щеке, по закрытым глазам.

Так прошло несколько минут.

— Все! — сказала Наташа и решительно встала. — Будем кутить!

Неожиданно выхваченный из своей «эвфории», Левашов не сразу пришел в себя. Он успел лишь разглядеть в комнате празднично убранный стол с вазой цветов посредине (где в это время она раздобыла букет?).

Наташа быстро и ловко расстегнула ремни, стащила с него шинель и нерешительно остановилась.

— За стол? — спросила она.

— Сначала душ, — ответил он.

И сам подивился тому, как будничный ритуал возвращения после трудового дня вторгся в такой праздничный, такой значительный для него вечер.