Белый ветер

— Садитесь, Рудаков. — Капитан сделал нетерпеливый жест рукой. — Разъясняю: никто лично вас в хищении не обвиняет. Но оно произошло во время несения вами службы часового на посту. Вам что-нибудь известно об этом?

— Нет, — Рудаков медленно опустился на стул и вдруг снова взвился: — А почему моего? Может, там кто другой стоял? Леонтьев, который меня сменял, или еще кто.

Дознаватель опять покопался в бумагах:

— Алексей и Николай Руновы заявили, что тринадцатого июля между двадцатью одним и двадцатью двумя часами они проникли через проволочное ограждение и, воспользовавшись тем, что часовой спит, похитили упомянутую взрывчатку. Склад в это время охраняли именно вы.

— Не знаю, ничего не знаю, мало ли чего наговорят эти, как их… При мне никто никуда не залезал.

— С поста вы не отлучались? Не спали?

— Да что вы, товарищ гвардии капитан!

— Значит, не спали, Рудаков? Еще раз спрашиваю.

— Никак нет! Ошибка какая-то, напутали ваши, которые тут пишут…

— Они не только мои, они ваши товарищи, и не они писали, а я записал с их слов. Значит, дежурство прошло спокойно, вы не спали, с поста не отлучались, охраняли склад бдительно и никто в него не проникал? Так я вас понял?

— Вроде так.

— Не вроде, а так или не так?

— Так.

— Тогда прочтите, правильно ли я записал ваши ответы, и подпишите.

— Чего мне читать. Вы лучше знаете…

— Прочтите внимательно, Рудаков. И если все правильно, подпишите.

Рудаков неуверенно взял протокол допроса. Читал он очень долго, шевеля губами, некоторые места перечитывая по два раза.

— Прочли? Все верно?

— Прочел.

— Подпишите вот здесь.

— Зачем подписывать?

— Послушайте, Рудаков, — дознаватель потерял наконец терпение, — что вы дурака валяете? Вы прекрасно понимаете суть моих вопросов, а без конца переспрашиваете! Еще раз спрашиваю, вы прочли протокол допроса? Ваши слова записаны мною правильно или я что-нибудь исказил? Если все правильно, то подпишите протокол.

Рудаков молча взял протянутую дознавателем ручку и старательно вывел свою подпись.

— Пока все, — устало сказал капитан, — можете идти.

Рудаков не сразу поднялся, еще раз вопросительно посмотрел на обоих офицеров и, повернувшись через левое плечо, вышел.

— Ну и фрукт ваш Рудаков… Тихон Сидорович (дознаватель заглянул в протокол). Дурачком прикидывается. Десять минут с ним возился, а устал — как будто орудие из болота вытаскивал. Он что, всегда такой?

Левашов неопределенно хмыкнул.

Да нет, не всегда, он бывает и другим. А может, он не прикидывается? В конце концов, когда тебя первый раз в жизни вызывает дознаватель да еще, пусть пока не прямо, обвиняет, что ты спал на посту, а в это время на охраняемый тобой склад проникли воры и утащили взрывчатку, не мудрено растеряться. Не у такого, как Рудаков, у любого голова кругом пойдет.

— Ну вот как его изобличишь? — между тем вслух рассуждал капитан. — Все-таки уж темновато было, ребята его наверняка не запомнили, да и не видели, может, — спал, носом в шинель уткнувшись. Будет твердить, что ничего не знает, при нем, мол, ничего не было. Тогда докажи. А может, наврали они все, мальчишки. Да, проблема…

С тяжелым сердцем возвращался Левашов домой, наскоро пообедав в военторговской столовой. Неужели Рудаков действительно спал? Левашов не хотел в это поверить — посачковать, попасть в «убитые» во время атаки, чтоб увильнуть от утомительного похода, наконец, сломать лыжу, когда нет сил бежать кросс, — это еще можно понять, не оправдать, а понять, но спать на посту! Такое просто не укладывается в голове. Видимо, что-то спутали ребята. Но что значит спутали? Не спал Рудаков, значит, спал другой солдат!

И в то же время он не мог не верить и ребятам. Он испытывал острое чувство жалости, даже тоски при мысли об этом шестнадцатилетнем пареньке, оставшемся на всю жизнь инвалидом. Пусть они сами виноваты, но если взрывчатку они действительно украли из-за чьей-то преступной халатности, то этот кто-то должен ответить по всей строгости закона!

Он торопился поговорить с Шуровым, в конце концов, следователь тот или не следователь, черт возьми! Теперь он уже мог ему кое-что рассказать. Как, по мнению Шурова, виноват Рудаков или нет? Что ему грозит за такое?

Левашов так торопился, что, проходя мимо почты, даже не зашел туда. Потом остановился. Все-таки он не заглядывал сюда целых десять дней. Посмотрев на часы, он вернулся, толкнул дверь и быстро прошел к барьеру, за которым сидели почтовые девушки, как он их про себя называл.

Мысленно он оставался еще там, в комнате дознавателя. Наверное, поэтому он не почувствовал внезапной тишины, наступившей за барьером, когда он вошел, не заметил радостного взгляда девушки, протянувшей ему бумажку, не оценил произнесенных со значением слов: «Вам телеграмма».

Рассеянно расписавшись и поблагодарив кивком головы, он вышел на улицу и почти бегом направился к дому: он знал, что через пятнадцать минут Шурова уже не застанет. «Телеграмма! — размышлял он на ходу. — От кого? От Цурикова? Розанова? Из дома? Может, дома что-нибудь случилось?» Остановившись, он торопливо вскрыл бланк.

«Если еще нужна, позови. Наташа», — прочел он.