Белый ветер

Острое чувство неприязни к Рудакову овладело им. Он смотрел на большое равнодушное лицо Рудакова, на огромные ладони, неподвижно лежавшие на коленях, и вспоминал прозрачную кожу Александра Рунова, его худую мальчишечью руку и толстую белую марлевую культю вместо второй…

— Свидетель Левашов, подойдите! — Он вздрогнул.

Закончился допрос свидетелей — командира отделения, разводящего, начальника караула, дошла очередь до него, замполита.

— Скажите, свидетель Левашов, как заместитель командира роты по политчасти вы интересовались поведением подсудимого, мнением о нем младших командиров?

— Да, — тихо ответил Левашов.

— И каким оно было?

— Единодушно отрицательным.

— А ваше?

— Лучше, чем у других…

— Что-что? Говорите громче, свидетель Левашов, вас почти не слышно. Повторите ответ.

— Мое мнение о Рудакове, товарищ председательствующий, — на этот раз громко, глядя на майора, произнес Левашов, — было несколько лучше, чем у многих других!

— Лучше? — удивился майор. — Почему?

— Рудакову удалось обмануть меня, товарищ председательствующий, а коллектив провести не удалось! — так же громко и твердо ответил Левашов.

Майор нахмурился, но ничего не сказал.

Левашов вернулся на свое место, а заседание продолжалось. Выступали свидетели. Эксперты. Сказал краткую речь прокурор.

Наконец слово взял общественный обвинитель — гвардии сержант Копытко.

Светлочубый, сероглазый, курносый, он казался сейчас суровым и непреклонным. Чувствовалось, что сержанта стесняют официальные рамки. Его наверняка долго наставляли перед судебным заседанием.

— От имени и по поручению личного состава роты, — начал он громко читать по бумажке, — я обвиняю Рудакова в совершении воинского преступления, повлекшего тяжкие последствия для юных граждан нашей страны. Долг каждого советского воина — свято соблюдать уставы. Бдительно нести караульную службу. Нам, гвардейцам, доверена высокая ответственность… — Голос его сорвался, он скомкал бумажку и, повернувшись к обвиняемому, закричал: — Ты же подонок, Рудаков! Таких, как ты…

— Товарищ общественный обвинитель, — строго перебил председательствующий, — потрудитесь выбирать выражения!

— Извините, товарищ майор, — очнулся Копытко. — Но что же получается, товарищи? Целая рота, батальон, сотни людей стараются, работают, готовятся, показывают высокие результаты в учебе, в боевой подготовке, а тут один такой вот, такой вот… — Копытко посмотрел на председательствующего и сдержался. — И ставит свое черное клеймо на честь подразделения. Ну как, товарищи, вместе с таким воевать? Он же все время хитрил, притворялся, врал! И вот чем кончил. Ты подумай, Рудаков… Виноват, товарищ майор, вы подумайте, подсудимый. Вот пройдет несколько лет, будет очередной призыв в Советскую Армию. Пойдут ребята, с песнями пойдут, всей компанией, а Рунов, безрукий, будет стоять и смотреть. Смотреть, как люди Родине служить идут, а он с культей своей останется. Эх, подлец ты, Рудаков…

— Товарищ общественный обвинитель!..

— Виноват, товарищ майор, — Копытко махнул рукой и сел.

Предоставили последнее слово подсудимому. Рудаков долго молчал, собираясь с духом.

— Так получилось уж, — выдавил он наконец. — Кабы знал, что так получится, я б, конечно, не задремал. — В зале пронесся шепот. — Думал, раз войны нет, кого тут бояться-то, от кого имущество охранять. Если б война. А теперь ведь не стреляют. Диверсанты нешто лазают? Вон пацаны… — Потом, спохватившись, забормотал, глядя под ноги: — Я, конечно, осознал, раскаиваюсь, такого больше не будет… искуплю… прошу суд учесть…

Он тяжело сел на заскрипевшую скамью.

Суд удалился на совещание. Был объявлен перерыв. Но многие остались в зале. Начали переговариваться все громче и громче. Комендант суда встал и строго оглядел присутствующих. Ненадолго разговоры утихли, потом возобновились.

Наконец судьи вышли из совещательной комнаты.

Все встали.

— Именем Союза Советских Социалистических Республик, — громко и медленно начал читать председательствующий, — военный трибунал гарнизона, рассмотрев в открытом заседании… признав виновным по статье… и приговорил Рудакова Тихона Сидоровича к лишению свободы… сроком на полтора года с направлением для отбывания наказания в дисциплинарный батальон.

— Мало! — раздались в зале голоса.

Солдаты зашумели, но теперь их никто не останавливал. Они громко обменивались мнениями, спорили.

Рудакова увели. Он шел ссутулившись и, несмотря на свой огромный рост, казался невысоким.

Возбужденно переговариваясь, расходились солдаты.

Левашов торопливо нырнул в служебную дверь.

Ему казалось, что, едва только суд закончится, он помчится домой. А теперь он шел совсем медленно. Предвечерние розовые краски были опять смазаны дымной и душной пеленой, висевшей над городом. Запах гари заглушал все другие запахи. Птицы и те, кажется, почувствовали приближение опасности и притихли. В большинстве домов окна были плотно закрыты.