Белый вор (СИ)

         Не хотелось вменять в вину супруге институтские годы, когда оба за ней приударяли. Сделай она иной сердечный выбор. Быть бы Степанову на месте Странника… Нет, никогда он не будет в его шкуре.

         Кореши авторитета в мягкой форме разъяснили супруге суть происходящего. Верно, с подачи Странника, в отчаянии открывшего карты.

         У Серёжи нелады с законом, объясняла жена. Он ранен. Она не знает, при каких обстоятельствах. Пуля задела яремную вену. Произошла обильная кровопотеря. Врачи чудом спасли Сергею жизнь. Он ослаб, часто без сознания. Ему нужна твоя помощь.

         Глаза жены покраснели. Для неё Странник оставался братом Степанова, и только. Родственником, попавшим в беду. Человеком из первой молодости.

         Степанов отодвинул чашку с чаем. Сделал такой длинный шаг, что сразу оказался за пределами кухни.

         Обшарил верхнюю одежду на вешалке.

- Что ты ищешь? – спросила жена.

- Твой телефон. Где?

         Жена принесла мобильный телефон из зала. Степанов вырвал трубку, пролистал архив. Подозрительный номер был сложным. Звонили из телефонной будки. Степанов крякнул.

- Какая помощь нужна …Сергею?

- Ты понимаешь, он лечится не во вполне нормальных условиях. Как мне объяснили, его подстрелила одна девица из ревности. Это к делу не относится… Я даже не знала, что Сергей в Москве. Я думала, он остался в Ма…

         Степанова взорвало:

- Если тебе много известно, товарищи Сергея постарались, то добавь: на зоне я сидел по его милости.

- Яков Андреевич по-другому говорил.

- К чёрту Якова Андреевича!

         Жена покраснела:

- Ты чего?... Меня к Сергею… ревнуешь? Дело-то прошлое. Он – брат…

- Вот именно, что он – брат.

         Жена достала носовой платок.

- Ему нужно помочь.

         Степанов ходил по квартире. Хотелось колотить мебель. Опытом испытал: не поможет. Опять же, расходы. Скрипнул зубами.

- Чем могу помочь Сергею?

- Только ты так не бесись, - жена заглядывала в глаза. – У них кровь кончилась. Для переливания нужна четвёртая группа, резус отрицательная. Ни у кого нет. Я посмотрела в паспорте. У тебя такая.

         Степанов подбежал к супруге:

- Ты понимаешь, о чём говоришь?.. Никогда!!. – Степанов задыхался от ярости: - Где он?

- Они скажут, если ты согласишься.

         Не сказав больше ни слова, Степанов прошёл в свою комнату.

         Ночь он провёл без сна, глядя на серую стену соседнего дома. Переломить себя было нелегко.

                                                            20

                                                    РАНЕНЫЙ

         Степанов сидел на заднем сиденье БМВ. Повязка сбилась с глаз, и он мог видеть волосатый край уха водителя. Плечи усача двигались. Вяло крутя баранкой, он подмурлыкивал блатняку, лившемуся из колонок.

         Песня повествовала о встрече двух зэковских эшелонов, мужского и женского, о взаимном чувстве, сломленном обстоятельствами. Женский голос добавлял романтики и надежды. Заснеженный сибирский полустанок вырисовывался посреди московских дорог. Руки влюблённых тянулись и не могли соединиться, разделённые железнодорожным полотном… Водитель положил кисти на руль сверху, и по единственной плохо сведённой наколке с именем Степанов понял: парень ещё по- настоящему не сидел.

         Новогодние гирлянды поперёк улиц и на зданиях, формальные с одинаковыми шарами ёлки у магазинов и на площадях должны бы хоть на йоту подлить праздничного настроения, напрасно. Степанов желал не обновления, а избавления от одного известного человека. Не видеть бы его никогда.

         Развалившийся  сбоку широкомордый браток заметил сползшую повязку. Немедленно поправил. Степанов успел заметить: с Таганки свернули на Волгоградский проспект.

         Степанова вывели из машины. Снег похрустывал под подошвами. Морозный воздух звенел. Далеко заполночь общий городской шум умерил оттенки, выровнялся. Будто шуршащей ватой набили уши. Степанов споткнулся о ступеньку. Подъезд. Запах кошками, собаками, человеческой нечистоплотностью.

         Лифта пришлось ждать долго. Изменяя положение запястий, смещая с саднящих мест наручники, Степанов пытался определить высоту дома. Он почему-то не сомневался, что лифт спускается с самого верхнего этажа. Другое наитие – они в районе проспекта Андропова.

         Скрипнула дверь. Короткий невнятный разговор. Торопливые убегающие шаги. Шлёпки стучат по пяткам в носках. Дверь закрылась. Поворот ключа.

         Со Степанова сняли повязку. Он стоял и щурился, отвыкнув от прямого света. Его освободили от наручников. Он присел на трюмо в прихожей скинуть ботинки.

         Лазарет блатняков. Ничего хорошего. Фатера из двух комнат. Мебель, не пышущая ни дороговизной, ни великолепием. Заштатная берлога. Две комнаты метров по пятнадцать – двадцать. В дальней на кровати с грядушками из ДСП  лежал Странник. Возле – пластиковая больничная капельница с физраствором наверху. Бесцветная жидкость бежала в сгиб  локтя.

         Странник услышал шаги. Лёгкая судорога пробежала от носков к шее. Усач стянул с подбородка раненого мятую простыню. Степанову открылось осунувшееся бледное лицо, запавшие взъерошенные щетиной щёки. На обтянутом тонкой жёлтой кожей виске слабо и редко пульсировала одинокая голубая жилка.

         Усач кашлянул:

- Шеф, я привёл, кого велел.

         Синие веки не шевельнулись. Ресницы наклонились, как при сквозняке. Усач и другой, широкомордый, переглянулись.