Белый ворон Одина

— Конечно, — улыбнулся Воронья Кость. — Ты дашь мне людей и корабли, чтобы я мог сражаться за тебя, княже. Иону Асанеса тоже нужно взять к себе, он очень умный человек. Вместе мы сможем прославить твое имя на все земли. Так, что слава твоя затмит славу князя Святослава.

Вот маленький шельмец! Как же я сам прежде не догадался? Теперь — после слов Олава — у меня словно пелена с глаз упала, и я замер, будто застигнутый неожиданным ударом. Ну, конечно же… Владимир одержим памятью о своем отце и мечтает лишь об одном — как бы превзойти в величии великого князя Святослава. Именно эта мечта и толкает его на поиски сокровищ Аттилы!

Я почувствовал потребность поскорее убраться из этого «ока бури». А потому тихонько поднялся и вышел вон. Впрочем, я нисколько не сомневался, что Воронья Кость последует за мной. Так оно и случилось. Не успел я отойти от избы, как услышал за своей спиной его шаги. Олав шел, волоча свой плащ по грязи, и казался совсем маленьким и одиноким.

— Ты был прав, — сказал я сердито. — Это действительно подлинное наказание.

Он лишь покачал головой, глядя на меня своими непостижимыми разноцветными глазами. И тут я совсем растерялся, ибо Олав выглядел древним, словно седобородый старец… Но лишь до тех пор, пока не улыбнулся обезоруживающей детской улыбкой.

— Это ты ловко ввернул — насчет Одина, — сказал он. — И, кстати, совершенно справедливо. К дарам Одина надо относиться с осторожностью. Жаль, тех траллов с оселком никто не предупредил.

После чего повернулся и ушел — бесшумно, словно сова в ночи. А у меня перед глазами стояла картина: неразумные в своей жадности траллы сражаются за пресловутый оселок, который Одноглазый бросил им сверху. Так они и сражались, пока не перерезали друг другу глотки своими косами. И ведь видение это наслал на меня Воронья Кость! Нет, что ни говори, а странный он малец… И как глаза Олава никак не могли остановиться на каком-то одном цвете, так и я не мог решить, что же мне, в конце концов, думать об этом мальчишке.

Хозяева избы, в которой разместилось Обетное Братство, беспрестанно улыбались и кланялись. А сами, тем временем, поспешно прятали еду и все мало-мальски ценные вещи. Впрочем, мои побратимы мало обращали внимания на то, что творилось вокруг. Они занимались тем, что подсчитывали потери, обмывали и готовили к достойному погребению наших павших товарищей.

— Сколько погибло? — спросил я у Квасира.

Тот поднял на меня тяжелый взгляд. Его единственный глаз покраснел и был подернут влагой. Торгунна как раз промывала ему глазницу теплой кипяченой водой.

— Двое — Снорри и Айольв, — ответил Квасир. — Мы похороним их вместе с Заячьей Губой.

Значит, Снорри… Я собственными глазами видел, как стрела угодила ему в ногу. Видно, так и не сумел освободиться. А вот смерть Айольва оказалась для меня новостью. Мы звали его Кракой, то есть Вороном, потому что он был левшой.

— Да, Снорри оказался пригвожденным к земле, — начал рассказывать Квасир. — Бедняге пришлось плясать на месте до тех пор, пока он не сбился с шага.

Он раздраженно взмахнул рукой, отсылая жену прочь. Торгунна повиновалась, хоть и выразила всем своим видом недовольство. Я заметил, что она заново навела жирные черные круги вокруг мужниных глаз.

Лишь после того, как женщина удалилась, Квасир закончил свой рассказ:

— Когда Снорри не смог больше танцевать, огромный славянин прирезал его.

— А что случилось с Айольвом?

— Этого парня сгубили собственные ножны.

Я помнил, как Айольв гордился своими ножнами. Штука и в самом деле была знатная. Выточенные из дерева и обтянутые красной кожей, ножны имели форму драккара с заостренным носом, что придавало им особую привлекательность в глазах викинга. Я удивленно посмотрел на Квасира, и тот сокрушенно пожал плечами.

— Этот дурень не потрудился снять ножны перед штурмом. В результате перевязь зацепилась за какое-то бревно, и Айольв повис на валу, словно освежеванный кролик. Так он и висел — извиваясь и дергаясь потихоньку, чтобы не привлекать к себе внимание лучников. В конце концов перевязь лопнула, и Крака сверзился на землю. При этом ножны раскололись от удара, и толстая щепка пронзила ему печень и легкие. По словам Бьельви, парень сильно мучился перед смертью.

Я вспомнил человека, который свалился со стены, пока я колдовал над Торстейном Обжорой. Так вот, значит, кто это был… Глупая смерть. Ни один разумный воин не наденет ножны в бой, хотя бы потому что они болтаются под ногами и сковывают свободу движения. Вот Крака и поплатился за свое тщеславие. Это надо же — быть заколотым собственными ножнами! Наверное, чертоги Одина сейчас сотрясаются от громового хохота.

— А как Обжора Торстейн? — спросил я.