Мы пришли сюда, следуя все той же горестной тропой, оставленной дружиной Ламбиссона. Мы просто двигались вперед, время от времени натыкаясь на чьи-то останки — холодные, застывшие, с торчавшими вверх одеревеневшими конечностями. Большинство трупов были обезображены степными падальщиками — стаями волков, которые при нашем появлении неторопливо покидали место пиршества. Скорбно взирали мы на эти свидетельства зимней трагедии, разыгравшейся незадолго до нашего прибытия.
Дорогу нам прокладывал верный Морут. Он неутомимо шел вперед, время от времени останавливаясь, чтобы подождать отстающих, а заодно задать корм своему тощему мохнатому коньку. Кормил он его смесью резаной соломы и какого-то животного жира. Я восхищался талантами маленького хазарина — так же, как в свое время восхищался бедуинами, безошибочно находившими путь в бескрайней серкландской пустыне. Даже Финн вынужден был скупым кивком признать достоинства нашего проводника. Что касается Абрахама, этого хазарского иудея благородных кровей, им владели смешанные чувства. Я видел, как насмешка на его лице то и дело сменяется выражением безмерного облегчения.
Именно Морут привел нас к трупу великолепного золотого жеребца, бесформенной кучей валявшегося посреди снежных сугробов. Увы, схваченная изморозью шкура потеряла свой неподражаемый блеск и сейчас отливала безжизненным серебром. Приблизившись, мы спугнули стаю голодных тощих волков, которые предпочли не покидать свою добычу. Они так и разлеглись поодаль на мерзлой траве, скрестив лапы и положив на них перепачканные в крови морды. Неподвижные, словно каменные изваяния, они терпеливо ждали, когда мы удалимся и освободим им поле деятельности. Этих гончих Одина ожидала большая работа: вся степь была усеяна останками людей и животных, и над каждым замерзшим телом предстояло изрядно потрудиться.
— Какое бессмысленное расточительство! — горестно вздохнул Абрахам, и стоявшие рядом принялись вздыхать и качать головами в знак согласия.
Никому и в голову не пришло, что Абрахам сокрушается не о судьбе погибших людей, а горюет исключительно о павшем красавце-жеребце.
Зато Морут все понял и ответил презрительным фырканьем. Оказавшийся поблизости Владимир тут же полюбопытствовал, по какому поводу насмешничает хазарин.
Тот указал на останки некогда великолепного небесного скакуна, а затем кивнул в сторону собственного неказистого мохнатого конька.
— Оба они одной и той же туркменской породы, — пояснил Морут. — Но золотой жеребец чересчур хорош для здешних мест, вот и не выдержал. А мой коняка нарочно обучен для подобных переходов.
— И ты тоже занимаешься таким обучением? — поинтересовалась Торгунна.
Она стояла рядом и пристально разглядывала замороженные останки небесного скакуна. О, как мне знаком этот взгляд! Наши сестрички — Тордис и Торгунна — не уступали в сноровке степным падальщикам!
Остальные бродили по полю, усеянному окоченевшими трупами. Сначала они пытались подбирать наиболее ценное снаряжение. Однако сама природа позаботилась о том, чтобы пресечь все попытки мародерства. Оружие и латы настолько крепко примерзли к мертвым телам, что снять их не представлялось никакой возможности.
— Это очень непростое дело, — заговорил маленький хазарин, смешивая очередную порцию корма для коня. — И я бы сказал, убыточное. Около половины животных гибнет в ходе занятий. Уж вы мне поверьте… Я сам разводил лошадей, знаю, о чем толкую. Только владельцы больших табунов — для которых гибель десятка скакунов ничего не значит — могут такое себе позволить… Прежде всего надо выбрать подходящего жеребца в возрасте семи-восьми лет. Более молодые животные не годятся, даже пробовать бесполезно.
Для начала надо приучить коня к большим нагрузкам. Для этого к седлу прикрепляется мешок с землей или песком. Он весит примерно столько же, сколько наш средний всадник. Затем постепенно, на протяжении восьми дней, нагрузка удваивается. Это будет приблизительный вес вашего всадника-северянина в полном боевом облачении. Нагрузка растет, а ежедневная норма коня, наоборот, сокращается. С каждым днем ты даешь все меньше еды и, главное, воды. И при этом конь должен проходить рысью и шагом не менее шести-семи миль в день.
Затем наступают следующие восемь дней, в течение которых ты мало-помалу снижаешь нагрузку (просто выбрасываешь песок из мешка), зато еще больше урезаешь ежедневный паек. Затем, когда мешок опустеет, ты два-три дня совсем не кормишь коня, а вместо того подтягиваешь подпругу.
— К тому времени, — вмешался Абрахам, — несчастный жеребец попросту сдохнет.
Он прислушивался к разговору, одновременно пытаясь высвободить чей-то труп из ледяных объятий степи.
— Если возьмешься обучать такого, как небесный конь, или одного из тех скакунов, на которых вы скакали у бека, то точно сдохнет, — согласился Морут. — Но не мой конь.
— А как зовут твоего замечательного жеребца? — раздался певучий голосок Олава, стоявшего в толпе северян.
И тут же получил от товарищей совет, который уже слышал прежде: никогда не давай имя тому, кого, возможно, завтра придется съесть.