Белый ворон Одина

Скажем прямо, в то утро мало кому удалось сохранить самообладание и трезвый ум. Одним из них был Рунольв Заячья Губа. Он ввалился в дом, волоча за собой визжавшего и брыкавшегося пацаненка. Потерявший терпение Рунольв закатил ему такую оплеуху, что мальчишка пролетел через всю комнату и рухнул у моих ног. Я посмотрел на него и вздрогнул, словно меня неожиданно ударили.

В этом мальчишке многое казалось странным. Хотя бы его волосы… Разумные хозяева всегда коротко стригут своих траллов. Во-первых, это препятствует разведению вшей, а во-вторых, лишний раз напоминает рабам об их незавидном положении — чтоб не сильно распускались. Так-то оно так, но этот мальчишка был обрит наголо. Причем сделано это было настолько небрежно, что в результате голова ребенка покрылась сплошной коростой, лишь кое-где из нее торчали пучками грязные волосы цвета соломы. На шее у мальчишки красовался железный ошейник с кольцом, на котором просматривались вырезанные руны. Надпись разглядывать я не стал, и так ясно, что там написано: собственность Клеркона.

Остальные траллы носили на шее обычные ремешки с костяными пластинками. Оно и понятно: лагерь Клеркона расположен в таком месте, что рабам попросту некуда отсюда бежать. Однако этот мальчишка попытался. И, подозреваю, не единожды — иначе Клеркон не стал бы столь жестоко его окольцовывать. По словам Рунольва, он тоже обратил внимание на ошейник. Это показалось ему настолько странным, что он решил сразу не убивать мальчишку, а сначала привести ко мне.

— Сидел на цепи возле нужника, — пояснил Заячья Губа (чем косвенно подтвердил мои догадки).

Мало того, что посадили на цепь, как бешеного пса, так еще — для пущего унижения — и привязали возле кучи дерьма!

Пока мы разговаривали, мальчишка не отрываясь смотрел на меня. Как кошка, промелькнуло у меня в голове. Что-то мне показалось странным в его взгляде, и я внимательнее вгляделся в его перепачканную навозом и покрытую ссадинами мордашку. Вгляделся — и обмер… Глаза-то у мальчишки были разноцветные: один голубовато-зеленый, а другой карий с золотым отливом. Именно это отличие и придавало странность его взгляду.

— Клеркона здесь нет, — сообщил Оспак, не без сожаления отходя от зареванной рабыни.

Сквозь щели в плетеных стенах просачивался дневной свет. Он падал на утрамбованный земляной пол, отчего тот казался похожим на пятнистый ковер.

— Это я и сам понял, — ответил я со злостью.

Честно говоря, можно было бы и не отвечать… Но я чуть ли не с радостью воспользовался предлогом, чтобы оторваться от мальчишки с его ненормальными глазами. А злился я оттого, что понимал: мальчишка этот поймал меня в сети и напрочь перевернул душу.

Я шагнул к тому углу, где, судя по всему, располагались личные покои Клеркона. Резко откинул занавеску, огляделся…

Так, что мы здесь имеем? Белоснежная шкура песца, нарядный плащ с ярко-зеленой каймой, широкая кровать с коробчатой станиной, тоже выстланная толстыми шкурами. И все. Ни сундука, ни денег, ни Тордис…

— Я норманн, — раздался голос юного пленника.

Вот еще сюрприз! Мальчишка действительно говорил на западнонорвежском наречии. Правда, получалось это у него не очень ловко — очевидно, сказывались годы, когда он вынужден был пользоваться славянской речью. Но тем не менее я без труда узнал северный язык.

Мне пришлось снова вернуться к этим чертовым глазам. Мальчишка стоял, выпятив подбородок, и во всей его позе явственно читался вызов. Мне он напомнил Козленка — юного христианина, которого мы подобрали на Кипре во время одного из своих походов. Кстати, и возраст у них был примерно одинаковый — у здешнего норманна и Козленка той поры. Славный был парнишка… Со временем мы, конечно, перестали звать его Козленком. Теперь он Иона Асанес и, насколько мне известно, находится в обучении у одного торговца из Хольмгарда — города, который славяне предпочитают называть Новгородом.

— Я из Норвегии, — продолжал мальчишка, — и я наследник конунга.

Трост Сильфра глумливо хохотнул и тут же заработал разъяренный взгляд разноцветных глаз. Во взгляде этом светилась такая орлиная свирепость, что Трост поперхнулся смехом и заткнулся. Правда, он тут же оправился и даже рассерчал не на шутку — еще бы, какой-то зачуханный мальчишка-тралл посмел его прилюдно опозорить! С перекошенным лицом он двинулся в сторону мальчишки.

— Стой! — прикрикнул я на него.

Несколько мгновений Трост сверкал на меня глазами, затем опустил занесенный для удара кулак и молча отошел в сторону.

— Но я правда наследник конунга, — настаивал на своем мальчонка.

— Ну да, конечно, — вмешался подошедший Финн. — С траллами вечно одна и та же история. Возьми любого из них, отмой чуток от дерьма — и тут же выяснится, что в своей родной стране он сидел на золотом троне.

— Допустим, мы тебе верим… И где же располагается твоя вотчина? — спросил я.

Этот простой вопрос поверг мальчишку в замешательство.

— Где-то, — выдавил он из себя, но тут же добавил с твердостью в голосе: — Моя мать была дочерью и женой конунга. Она умерла… также как и мой фостри, приемный отец. Клеркон убил их обоих.