Белый ворон Одина

Клерконовы люди тоже нас заметили и держались настороженно (что и понятно после недавних событий в Гуннарсгарде), но в общем-то спокойно. И мы, и они прекрасно понимали: махать мечами в чужих владениях не очень-то разумно. Вряд ли это понравится местному правителю. Правда, неизвестно еще, как наши соседи повели бы себя, доведись им узнать о кровавой бойне на Сварти.

— Судя по всему, Клеркон отбыл на юг, в Конунгард, — добавил Квасир, склонив голову в своей недавно приобретенной птичьей манере.

— Наверняка взял пленников с собой, — почти весело сказал Финн. — Там за них дадут лучшую цену.

Квасир промолчал, а я бросил хмурый взгляд на Финна. Мне была понятна причина его веселости. Он наконец-то побывал в набеге, и будущее рисовалось ему в ясном свете. Предполагаемая зимовка в Новгороде его тоже устраивала: чем ближе он окажется по весне к могиле Аттилы, тем лучше. По мнению Финна, мы и так слишком долго откладывали поход за сокровищами, спрятанными в могильнике.

Со своей стороны, я мечтал, чтобы зима продлилась достаточно долго. И чтобы по окончании ее Святослав, князь русов, возобновил свою безумную войну против Великого Города. При таком раскладе путешествие на юг станет слишком опасным. Я от души надеялся, что Ламбиссон — а вместе с ним и мои побратимы, Коротышка Элдгрим и Обжора Торстейн — окажутся запертыми в Конунгарде, который русы на свой лад называют Киевом.

Тем не менее я знал, что проклятие Одина в виде горы серебра никогда меня не покинет. Это все равно что угодить в заросли терновника: чем больше вырываешься, тем глубже увязаешь в колючем плену. Сколько ни тяни, а рано или поздно мне придется отправиться к гробнице Аттилы. Подобные мысли посещали меня каждый день, и всякий раз я чувствовал себя так, будто кость в горле застряла.

Но все это беды будущего. А сейчас требовалось подумать, как вернуть Тордис, Коротышку Элдгрима и Обжору Торстейна.

В Альдейгьюборге мы задержались ненадолго — ровно настолько, чтобы выяснить: если Ламбиссон когда-то и был здесь, то давно уже уехал. Перед отъездом мы посетили Обетный Камень, который Эйнар Черный установил шесть лет назад в память о погибших побратимах.

Прошло совсем немного времени, а нас осталась всего какая-то горстка: Хаук, Гизур, Финн, Квасир, Хленни Бримили, Рыжий Ньяль, Рунольв Заячья Губа и я. Торкель стоял вместе с нами — хоть он и не был в том походе, но хорошо знал Колченога, Скапти Полутролля и других из тех, кому посвящен этот камень. Вообще-то в живых остались еще двое — напрочь спятивший Коротышка Элдгрим и хромой Торстейн Обжора, который о нем заботился. И от их имени мы тоже поминали погибших побратимов.

— Смотрите, кто-то приходил сюда, — сказал Квасир, кивнув на увядший дубовый венок, свисавший с вершины камня.

Действительно, приходил, причем не так уж давно… Минувшие годы и непогода стерли краску с каменной поверхности, однако сами-то руны остались, а значит, сохранилась и история с записанными в ней именами наших товарищей. Мы, как и полагается, вознесли молитвы богам, оставили свои скромные подношения и покинули Обетный Камень.

Финн предположил, что венок могла оставить жена Колченога, которая, по нашим сведениям, проживала с сыном и дочерью в Альдейгьюборге. Однако дома мы ее не застали. Соседи сообщили нам, что Ольга давно уже уехала куда-то на юг. Я вспомнил, что жена Колченога была славянкой, то есть дети их получились наполовину русами, наполовину северянами.

Эх, Колченог, Колченог… Всего-то и осталось от тебя, что пара затерявшихся детей да этот камень с полустертыми рунами.

«Сохатый» остался в Альдейгьюборге вместе со всей командой, за исключением меня, Финна и Квасира с Торгунной — мы отправились в Новгород. С собой нам пришлось взять и Воронью Кость, ибо я, откровенно говоря, побоялся оставлять его рядом с кораблем Клеркона. Хоть мы и постарались пришвартоваться как можно дальше от «Крыльев дракона», но я видел, какими глазами посматривал мальчишка в сторону чужого драккара. Я ни в коем случае не хотел затевать ссору с Клерконовыми людьми. Да и они, казалось, понимали, что произойдет, коли мы начнем убивать друг друга в пределах Святославовой державы. Так что, после некоторых колебаний, я решил увезти мальчишку от греха подальше. Гизуру и без него забот хватит.

Мне не хотелось расставаться с «Сохатым», и вначале я даже думал добираться своим ходом до самого Новгорода. Однако потом, когда мы уже плыли на струге, я от души порадовался, что отказался от первоначального намерения. Волхов показался мне еще более опасным и бурливым, чем в тот раз, когда мы проходили его вместе с Эйнаром. По обоим берегам тянулись сплошные сосновые и еловые леса. Лишь кое-где попадались расчищенные участки, на которых работали бородатые русы. Несмотря на позднюю осень, они боронили землю при помощи странных трезубых приспособлений.