Бембиленд. Вавилон

Посмотрите, я ведь сам(а) разработал(а) GBU-28, чтобы попасть в спрятанные глубоко в земле иракские командные центры. Было бы бессмысленно промазать, не правда ли. Я в принципе этого не делаю. Тогда бы мне пришлось критиковать мои ценности, измеряемые жизнью, тогда бы мне пришлось критиковать происхождение этих ценностей, и тогда бы мне пришлось поставить под вопрос жизнь как таковую и так далее. Мне бы пришлось вывернуться наизнанку. Теперь я – задница человека, тогда бы мне пришлось стать его ртом и одновременно у него отсосать. Трудный фокус, я знаю. И человека охватывает опасная ностальгия по зарослям души, и я проявляюсь здесь во всей полноте: эти GBU-28, как сказано, так дайте же мне, наконец, объяснить, – весящее 2, 5 тонн, управляемое лазером обычное оружие. И обслуживают его обычные люди, не правда ли. Их тоже создала я, поэтому я так точно все это знаю. У нее проникающее тело весом в 2,2 тонны. Я сосу и сосу, но не выделяется ничего, что я могла бы проглотить. Возможно, ничего и не должно выделяться. Но, напротив, что-то должно разорваться. Эти бомбы, в принципе, – модифицированные стволы пушек, которые я сосу, ой, становится жарко, это жестко, такого жесткого у меня никогда во рту не было, люди, начиненные 300 кг высокобризантной взрывчатки-тритонала. Да, я начинил(а) жесткую сладкую штуковину и снабдил(а) подходящим GBU-37 LGB-Kit, управляемым лазером комплектом для дооборудования – совершенно верно, если у вас недостаточно долго стоит, вы должны довооружить «глупые бомбы», чтобы они стали умнее. GBU-28 высвобождается во временном туннеле и находит место удара с помощью отраженного лазерного луча, который направлен на цель. Для этого у GBU-28 есть в кормовой части четыре подвижных ведущих плавника, так что ей могли бы позавидовать наши дельфины, если бы могли это увидеть, итак, подвижные плавники, с помощью которых ее траекторию – конечно, в определенных границах, которые и нам поставлены, – можно направить в этот целевой туннель. Пошло! Наконец-то оно выходит наружу, мой рот уже устал от работы, мой творец уже чуть не охромел, на полпути ко рту. И вот я вижу, я говорю и создаю из слов мыльный пузырь, и все же он очень твердый: лазерная указка может направляться в цель вторым самолетом или с земли. Я даже сам(а) могу его вести, если захочу. Путь – это цель, нет, цель – это путь. Ничто не пойдет вкривь и вкось, эти лазерные указки вообще-то очень точные, когда у них есть цель. Здесь картинка, она появляется и светится ярко, она у нас дома, в ящике, у нас все дома, я это сделала. Быть и казаться. Посмотрите! Все это не составляет бытия, это вообще не дает уже никакого бытия, что, однако, равно бытию. Бытие и небытие обрушиваются друг на друга и становятся одним. Сыграно вничью между Быть и Казаться. Оба одинаковы сильны. И хорошо. Ведь нет критерия для реальности, скажу я так. Все правда, что вы видите, но не все правильно. Быть – всегда только степень от кажущегося, а кажущееся выходит из этого телевизора, который я тоже создал(а). Это практически дополнительный прибор ко всем этим бомбам. Это мило с моей стороны, правда? Вы ведь можете за ними наблюдать, за бомбами, но они вас не настигнут. Не стоит благодарности. Быть и Казаться, которые оба – одно, я повлияла на это, в то время как изобрел(а) телевидение, а это было давно, но с тех пор это так, будем честны: Быть и Казаться еще не составляют Бытия. Иногда кажущееся небытием является Бытием. Реальность – это лишь в той или иной мере видимость, измеряемая по той доле, которую мы отдаем Кажущемуся. Все. Я всю свою долю отдал(а) Кажущемуся. Теперь я довольна. Я так много создал(а). Раньше я это раздаривал(а), слишком много раздаривал(а), теперь продаю. Я думаю, что могу быть довольна собой. Где мало реального, там также мало кажущегося. Чем меньше вещей, тем меньше иллюзий. Есть ли хотя бы в духовном маленькое разрушение? Нет, в духовном ни малейших разрушений. Здесь я должна вас разочаровать. Я думаю, в духовном мы стремимся к немалому разрушению. Это уже что-то, знать следующий рынок – целевую точку. Взять под прицел, нажать на спусковой крючок, огонь огонь огонь. Но что-то должно остаться. Что? Я ломаю себе голову, что. Нужно становлению с самого начала навязать характер бытия, тогда оно осуществится. Тогда осуществится наша власть. Потому что мы этого хотели. Кто-то же должен захотеть власть, она лежит на земле, все поднимаются, она уже совсем грязная, кто-то должен захотеть ее, кто-то должен взять ее, и тогда она у него есть. Кто-то взял ее. Браво. Аплодисменты. Он захотел и он взял ее. Так я представил(а) все это своей волей. Он же всегда мог сказать, это я сказала ему, чтоб он ее взял, власть. Так всегда получается. Меня же никто не спрашивает. И все-таки я это говорю. Он должен взять ее, кто-то должен это сделать. Вот она лежит, власть, и эти сапоги зевак там, из чистого любопытства, что будет дальше, и эти тоже, иногда наступали на нее, это бывает, глаза смотрели при этом вдаль, я имею в виду, в даль телевизора. Бедная власть. Она делает бедных беднее и богатых богаче. Это ее свойство, среди других особенностей. Все возвращается, особенно войны. Но то, что они всегда возвращаются, это максимальное приближение мира становления к миру бытия. Это ЕСТЬ все, потому что все разрушено. Потому что мы сказали это и все. Все. Все. Все. Мы стоим на высоте наблюдения, смотрим вокруг себя, видим, что все, что есть, лишь видимость, как только бытие, наконец, свершилось, как только оно наконец превратилось в ничто, снова Ничто, и мы отворачиваемся и смотрим внутрь себя и из себя – наружу. Мы не знаем ничего, мы ничего не узнаем, мы заблуждаемся, мы начинаем сначала, мы обманываемся, мы обманываем других, мы разочарованы, что мы еще не победили. Но скоро мы победим. Скоро мы снова купим лотерейку и скоро мы избавимся от самих себя, нам в этом помогут, не я, еще нет, но скоро, скоро. Все все все. Наконец-то он кончает. Я уж думал(а), он никогда не кончит. Вот. Теперь и это сделано.