Бен-Гур

Иудея была римской провинцией более восьмидесяти лет — время более чем достаточное для изучения цезарями идиосинкразий этого народа — достаточное, по крайней мере, для осознания, что евреями, при всей их гордости, можно спокойно управлять, если уважать их религию. Но Гратус избрал иной курс: чуть ли не первым его официальным актом было смещение Анны с поста первосвященника и назначение Шмуеля, сына Фабуса.

Анна, идол своей партии, честно пользовался властью в интересах римского патрона. Римский гарнизон размещался в Башне Антония, римские караулы охраняли ворота дворца, римские судьи осуществляли правосудие, гражданское и уголовное, римская система налогообложения, проводимая самым безжалостным образом, равно разоряла город и деревню; каждый день, каждый час, тысячами способов уязвлялся народ, постигая разницу между независимостью и чужой властью; и тем не менее Анне удавалось поддерживать относительное спокойствие. У Рима не было более искреннего друга, потеря его почувствовалась немедленно. Передав свое облачение Шмуелю, он направился из дворца в Храм, на совет сепаратистов, и стал главой объединения вефуситов и сефитов.

Таким образом, прокуратор Гратус увидел, как разгорается тлевший годами огонь. Через месяц после вступления Шмуеля в должность римлянин счел необходимым навестить его в Иерусалиме. Когда осыпаемый со стен ругательствами прокуратор вошел в город, евреи поняли настоящую цель визита: к прежнему гарнизону добавилась целая когорта, что позволяло теперь безнаказанно затягивать ярмо на их шее. Что ж, если прокуратору угодно подать пример, то горе начавшему.

ГЛАВА II Бен-Гур и Мессала

Вооруженный приведенными пояснениями, читатель приглашается в один из садов дворца на горе Сион. Время — полдень середины июля, пик летнего зноя.

Сад с двух сторон ограничен зданиями, местами двухэтажными, с верандами, затеняющими двери и окна первого этажа, и галереями, украшающими второй. То здесь, то там сплошные стены прерываются низкими колоннадами, впускающими случайные ветерки и открывающими взгляду другие части дома, что позволяет лучше оценить его красоту и роскошь. Не менее приятна для глаза земля. По ней проложены дорожки, обсаженные травой и кустами, растет несколько больших деревьев, среди них — редкие экземпляры пальм, окруженных рожковыми деревьями, абрикосами и орехами. В высшей точке сада расположен глубокий мраморный бассейн с несколькими шлюзами, через которые вода может быть направлена в бегущие вдоль дорожек канавки — хитроумное изобретение, спасающее растительность от столь частых здесь засух.

Недалеко от бассейна — крошечный пруд, питающий клумбу канн и олеандров. Между клумбой и прудом, не обращая внимания на солнце, обрушивающее свои лучи в неподвижном воздухе, сидят два юноши; одному из них лет девятнадцать, другому — семнадцать.

Оба красивы и с первого взгляда могут быть приняты за братьев. У обоих черные волосы и глаза, загорелые лица, и сейчас, когда они сидят, кажется, что разница в росте точно соответствует разнице в возрасте.

Голова старшего обнажена. Свободная туника, спадающая до колен, составляет всю его одежду, если не считать сандалий и голубого плаща, брошенного на скамью; обнаженные руки и ноги так же загорелы, как лицо, однако определенное изящество манер, изысканность черт и культура речи позволяют определить происхождение. Туника из тончайшей серой шерсти, подбитая красным по вороту, рукавам и подолу, подпоясана витым шелковым шнуром — одежда римлянина. И если взгляды, бросаемые на товарища ее владельцем, выражают надменность, а в речи слышится превосходство, это почти можно извинить, поскольку он принадлежит к фамилии, считающейся благородной даже в самом Риме — обстоятельство, которое в те времена оправдывало все, что угодно. В ужасных войнах первого Цезаря с его великими противниками Мессала был другом Брута. После он, не жертвуя честью, примирился с победителем, однако позже, когда Октаван высказал претензии на престол, Мессала поддержал его. Став императором Августом, Октавий вспомнил службу и осыпал род почестями. Среди прочего он послал распорядителем налогов в пониженную до провинции Иудею сына своего старого клиента; на каковой службе тот и пребывал сейчас, деля дворец с первосвященником. Только что описанный юноша был его сыном, ни на минуту не забывающим об отношениях своего деда с великими римлянами прежних дней.